дарил несчастному милосердную смерть.
Вдали лучи заходящего солнца сверкали на каком-то увязшем в водорослях предмете красно- золотистого цвета. Отхлебывая воду из чашки, Гвальхмай смотрел на золотой блик и размышлял над природой непонятного явления.
Спустившаяся тьма скрыла загадку от глаз, и юноша отправился спать. На следующий день предмет стал немного ближе.
В монотонном круговороте приходили и уходили дни. И ничто не отмечало ход времени, кроме понижения уровня воды в кувшинах и все более плотного сплетения водорослей под ленивым напором далекого Гольфстрима. Затем, как и следовало ожидать, кувшины опустели: запасы воды иссякли.
Медного цвета небо не обещало дождя, и Гвальхмай утолял жажду лишь росой, выпадающей на парусе за ночь, но те несколько капель, которые ему удавалось собрать, больше разжигали желание, нежели утоляли его. Юноша порылся в сундуке Мерлина в поисках какого-нибудь питья и нашел маленькую склянку, содержащую чуть больше ложки прозрачного сиропа. На вкус он оказался приятным, сладким и едким одновременно – и Гвальхмай выпил все.
Многие годы с помощью этого снадобья Мерлин сохранял свое здоровье и поддерживал силы, принимая его по капле. И, будь Гвальхмай в здравом уме и в других обстоятельствах, он, вероятно, поступил бы так же. То было бесценное зелье, стоящее всех сокровищ королей мира. Юноша почувствовал лишь, что жажда больше не мучит его, и не знал, что опорожнил единственный в мире пузырек, содержащий Эликсир Жизни.
Больше пить ему не хотелось! Потрескавшиеся губы его зажили, и сила и бодрость вернулись к нему. Каждый вечер Гвальхмай отмечал постепенное приближение блестящей точки, очертания далекого сверкающего предмета стали уже почти различимыми, но опознать их пока не представлялось возможным.
Однажды, наблюдая за медленным закатом солнца, юноша вдруг увидел на фоне полускрытого за горизонтом сияющего диска вынырнувшее из моря чудовище с огромной лошадиной головой на длинной гибкой шее с косматой гривой, с которой стекала вода и свисали стебли водорослей. Оно застыло вдали, оглядываясь по сторонам в поисках добычи, но, не заметив судна, вновь погрузилось в воду. Вместе с ним исчезло за горизонтом и солнце.
Несколько недель назад Гвальхмай, устав от тяжести меча, перестал носить его. Теперь же он задумчиво спустился в каюту и вновь прицепил его к поясу и с того времени, днем ли, ночью ли, никогда не расставался с оружием.
Юноша соскользнул с верхушки мачты мимо полусгнивших красно-зеленых лохмотьев паруса и задумался на миг. С недавно облюбованного наблюдательного пункта на мачте он обнаружил, что теперь появилась возможность приблизиться к интересующему его таинственному предмету.
Луна прибыла и убыла с тех пор, как в положении «Пернатого Змея» произошли сколько-нибудь заметные изменения, но в это утро странное влекущее сияние стало значительно ближе. Теперь, отделенный от Гвальхмая не более чем на милю предмет походил на скользящую по поверхности воды длинношеею водоплавающую птицу, заснувшую со склоненной на грудь головой. Но существуют ли в природе птицы, столь огромных размеров?
Несколькими днями ранее прошел дождь, и теперь за едой и питьем юноша изучал путь, которым следовало идти дабы достичь цели.
Как если бы желая заманить Гвальхмая к объекту его стремлений, в ковре из водорослей за ночь образовалась дорожка чистой воды – хотя накануне, когда юноша отправлялся спать, ее и следа не было. Сей канал проходил в ста футах от «Пернатого Змея» и сворачивал на восток, прямо к загадочной птице.
По силам ли Гвальхмаю пробиться на своей маленькой лодке сквозь водоросли к протоку? Попытаться стоило. Внутренний голос подсказывал юноше: там ожидает его нечто прекрасное и желанное, но если он собирается действовать, надо спешить.
После часа наблюдений Гвальхмай заметил, что водная дорожка стала уже, нежели ранним утром. Внимание юноши должен был бы привлечь и тот факт, что края протока рваны, неровны и к ним прибиты вывороченные снизу пласты гниющей растительности – словно здесь, разрывая в клочья покров из водорослей, прошло некое огромное мощное тело и оставило за собой полосу чистой воды. Это обстоятельство ускользнуло от внимания Гвальхмая. Он видел перед собой лишь путь к цели – и ничего больше.
Молодой человек спустил за борт маленький челн и оттолкнулся от драконоголового судна. Поднимать парус он не стал, ибо ветра не было, и не взял с собой ни воды, ни пищи, хотя знал, что назад не вернется. Его по-прежнему слегка замутненное сознание не находило это странным. Неким таинственным образом Гвальхмай чувствовал себя ведомым – но не мог сказать кем или чем. Казалось, какой-то тихий голос разговаривает с ним без слов: указывает, приказывает и направляет его действия. И юноша всецело положился на волю голоса.
Сначала Гвальхмаю приходилось трудно. Водоросли собирались у носа челна и препятствовали его движению. Гвальхмаю пришлось часто останавливаться и раздвигать веслом травянистый покров перед лодкой, дабы иметь возможность плыть дальше. Спустя полчаса он добрался до протока, и тогда ему оставалось просто грести двумя веслами или одним.
Полоса чистой воды тянулась подобием канала прямо к сияющему лебедю вдалеке. Очень скоро юноша удостоверился, что хотя это и не живое существо, но настолько точное его подобие, насколько в силах создать человек.
Положение головы и шеи загадочной птицы не изменилось. Клюв ее был приоткрыт, а глаз над ним закрыт. Веко казалось подвижным. По мере приближения к лебедю молодой ацтланец разглядел на обращенном к нему крыле перья, искусно отлитые и резные. Само крыло было повреждено: часть его оторвана, а края неровны и зазубрены, хоть и без следов ржавчины.
Гвальхмай подгреб ближе. Теперь, когда стало ясно, что предмет сей, безусловно, является кораблем, он не очень удивился. Нос «Пернатого Змея» оставленного им, представлял собой голову мифического чудовища с клыками и болтающимся языком. Вполне естественно, другие корабли могут быть сделаны в виде птиц.
Но где же открытая часть судна? Есть ли вход в него? Вдруг там находится какой-нибудь одинокий путешественник, подобный Гвальхмаю? Ему стоило обследовать корабль с другой стороны и выяснить это.
