Все металлические предметы дикари отложили в сторону, а остальные вещи разложили по кучам, сортируя их по весу, размерам и предполагаемой ценности. Затем они спустились к морю и долго смотрели на останки нашего корабля.
Потом офицеры сменили некоторых наших охранников, и те присоединились к товарищам на берегу: скинули одежды и попрыгали в воду. С удивительной скоростью они сняли с «Придвена» все, что только можно было оторвать, отковырять и отломать: винты, скобы, гвозди и ничтожнейшие металлические детали.
Возиться с затонувшей кормовой частью судна дикари пока что не стали, но стрелометы и торменты разобрали полностью, перенесли деревянные детали на берег и сожгли вместе с бимсами.
Собрав всю добычу на берегу, меднолицые люди отвели нас вниз и уложили рядом с нашими собственными вещами, словно вьючных животных. Затем они увязали вещи в огромные тюки – как мне показалось, совершенно неподъемные. Однако мы несли их на плечах с помощью специальных ременных петель, которые закреплялись на тюке и накидывались на голову, широкой частью ремня на лоб. В результате большую часть нагрузки брали на себя шейные мускулы. Действительно, это простое изобретение значительно облегчало труд, и я могу порекомендовать его крупным римским рабовладельцам, не желающим входить в расходы на вьючных животных.
Вообще в этой стране нигде не используют никаких вьючных животных, кроме собак (улучшенный вариант прирученного волка), и с помощью вышеописанного хитрого приема спасают свои спины от чрезмерных нагрузок.
Наши спины, однако, это приспособление не спасло, ибо на нас навьючили гораздо более тяжелый груз, нежели здесь обычно принято носить. Длинной вереницей потащились мы вдоль берега в направлении залива и, проходя мимо тел погибших товарищей, увидели омерзительную картину.
Еще прежде мертвые тела были раздеты и ограблены, но даже у обнаженного покойника оставалась еще одна вещь, которую можно было украсть, – и три кровопийца как раз занимались этим страшным делом.
Дикари поднимали по очереди голову каждого трупа, молниеносно надрезали острым ножом кожу вокруг черепа, глубоко погружали в надрез пальцы и рывком снимали с головы кожу с волосами. Вся операция длилась считанные секунды (мы даже не успели запротестовать), а затем дикари быстро соскабливали кусочки мяса с обратной стороны получившейся волосатой шапочки.
Дурнота и отвращение охватили нас при виде этого зрелища. Нам открылась вся жестокость и мерзость бытующих в этой стране обычаев, и мы устрашились уготованного нам будущего.
Охранники подгоняли нас древками копий. Спотыкаясь и шатаясь под чудовищной тяжестью тюков, мы углублялись в лес по рыбачьей тропе.
Позади оставались наши покойники, лишенные погребения по христианскому обычаю, униженные, изуродованные и достойные глубочайшего сострадания! Они казались символом всего утраченного нами, и если мертвые беззвучно вопиют о мести, то те горестные трупы, брошенные на проклятом берегу, громко взывали о ней в нашем сознании. Думаю, все мы остро чувствовали это, в угрюмом молчании входя в лес.
Мерлин был единственным среди нас человеком, расположенным к разговорам.
– Этот народ, должно быть, родствен скифам. Они точно так же сдирают кожу с черепа по самые уши. Полагаю, позже они дубят свои трофеи или коптят.
Дальше продолжать ему не пришлось. Ближайший к нему охранник яростно обернулся к старцу и, не произнося ни слова, ударил его плашмя по губам каменным топориком.
Мы пошли дальше без всяких разговоров. С бороды Мерлина – теперь не белой, а красной – кровь капала на расшитые узорами одеяния.
Тогда мы приняли этот поступок за очередное проявление бессмысленной злобной жестокости, но скоро поняли, что у дикарей имелись веские основания требовать тишины. Не прошли мы и мили, как один из офицеров, который шел чуть в стороне от двигающейся по узкой тропе вереницы людей, вдруг схватился за горло и, кашляя кровью, упал на колени и повалился на бок.
Дикари тотчас пришли в движение, воины схватили свои атлатлы (или метательные палки) и вложили в них дротики, копьеносцы бросились в заросли налево и направо, испуская воинственные кличи «Я-хи-и-хи!». На нас обрушился град камней, без разбора поражающий и пленников, и охрану.
Мгновенно тихий лес превратился в ревущую Сатурналию. Копьеносцы начали отступать под натиском свирепых дикарей, которые были раскрашены так жутко, что мало походили на людей. И завязался смертельный бой. На периферии сражения кружили несколько стариков, слишком слабых, чтобы держать в руках дубинку или топорик – они криками призывали соплеменников к наступлению и, часто поднося к губам длинные тростниковые трубочки, посылали из них в наши ряды маленькие стрелы.
Именно такая стрела и поразила первого офицера, пронзив ему шейную вену. Подобные стрелы представляли опасность и сами по себе, но кроме того, они предварительно выдерживались в позеленевшем гнилом мясе!
Наши хозяева никоим образом не теряли времени даром. Вооружение давало им заметное преимущество над врагами – и раз за разом на наших глазах искусно отражали они удары топора, дубинки или пики медным браслетом или панцирем, а в ответ мгновенно пронзали противника копьем или разрубали пополам его череп.
Свирепые же налетчики совершенно обезумели от вида кровавой бойни, и постоянно задерживались то около одного, то около другого трупа, чтобы содрать с него волосы, не обращая внимания на кипящую вокруг битву и бездумно подставляя себя смертоносным ударам противника.
Мы, очутившиеся между двух огней бедные пленники, не знали, чью сторону принять. Обрушившийся на тропу в начале нападения град камней не причинил никому из вас вреда – и я предположил, что, возможно, белые люди и являются той самой добычей, за которую дерутся оба племени. А если так, решил я, нам лучше оставаться на стороне первого племени, нежели искать защиты у этих голых ярко раскрашенных демонов.
По крайней мере, военное снаряжение наших хозяев свидетельствовало о достаточно высоком уровне развития. Подумав об этом, я окончательно определил свою позицию в полном яростных воплей кровавом аду – и начал действовать.
