набирает силу, и я полностью перестаю ощущать свое тело, за исключением головы. Ладно. И на том спасибо.
Игрок выходит из комнаты и, судя по звукам, спускается вниз, а ко мне бочком придвигается Сятя. И откуда он только вылез, троглодит? В пылу борьбы с Ирвином я совсем забыл о нем. Наверное, где-то прятался, трусишка, испугавшись связываться с маоли. Что ж, характер у Сяти совсем не бойцовский, зато преданности хоть отбавляй.
– Сможешь отключить парализующее поле? – прошу.
– А гаг?
– Здесь где-то должен быть дистанционный пульт. Такая длинная коробочка с кнопками.
Сятя облетает комнату и возвращается ко мне:
– Недь. Нье нашьел.
– Ищи, Сятя, он должен быть где-то здесь!
Троглодит послушно мечется по комнате, а я прислушиваюсь к доносящимся с первого этажа звукам. Вот Игрок разговаривает с кем-то по коммуникатору, сообщает координаты и код доступа к хранилищу с картами. Заканчивает разговор и, не торопясь, начинает подниматься по лестнице.
Все. Я пропал. Конец. Меня охватывает отчаяние. Я соврал ему – назвал неправильные координаты, и, как только это выяснится, лже-Ирвин пристрелит меня. Или свернет мне шею. Не по заданию Паука – по собственной инициативе. В разговоре я сказал что-то такое, что очень заинтересовало его и в то же время сделало меня опасным – лично для него. И теперь он в любом случае не отпустит меня живым, не важно, отдам я им карты или нет.
– Сятя! – шепчу. – Ищи! Пожалуйста, ищи!
– Ну, недю, – чуть не плачет троглодит. – Недю!
– Вы это ищете? – Лже-Ирвин заглядывает в комнату и демонстрирует пульт от парализатора. – Напрасная суета, Брайан. Вижу, ты догадался, что лично для тебя все уже кончено. Но если карты и впрямь там, где ты сказал, то Ирэн мы действительно отпустим живой и невредимой. Сотрем ей память и отпустим. А тебя я убью быстро, ты даже ничего не почувствуешь. И я позабочусь о твоем звереныше… Сяте, да? Оставлю его себе… Ну что, Сятя? Кушать хочешь? Пойдем, покормлю.
– Недь.
Троглодит съеживается и льнет ко мне, но тут же с визгом отскакивает – прикосновение к парализующему полю причиняет ему физическую боль.
– Ну, недь так недь, – передразнивает Ирвин. – А я пойду поем. Передумаешь, приходи, я тебе такой огонь разожгу, просто пальчики оближешь.
Игрок выходит. Смотрю ему вслед, и меня осеняет – огонь! Раздвигаю губы в усмешке. Ах ты, гуманоид зачуханный! Сейчас ты сам, своими собственными руками отключишь парализатор!
– Сятя, – тихонько шепчу я, – на столике спички, видишь? Сможешь зажечь огонь?
– А гаг?
Объясняю. Троглодит зависает над столом, и по рассыпанным спичкам бегут голубоватые искры. Одна из спичек притягивается к Сяте, как магнитом, он пытается провести серной головкой по коробку, но коробок сдвигается в сторону. Тогда Сятя отпускает спичку и фиксирует коробок, пытается им чиркнуть о спичку. Но легкая спичка улетает на пол.
– Скорее, Сятя. Скорее!
Троглодит пытается снова и снова, но у него не получается: он может одновременно зафиксировать лишь один предмет – либо коробок, либо спичку.
– Ладно, тогда принеси спичку мне, а сам потом возьмешь коробок, – говорю я.
Сятя подлетает ко мне со спичкой и останавливается, не касаясь поля.
– Тяк?
– Не совсем. Тебе надо подойти ближе. Я должен взять ее ртом.
Сятя ежится и колеблется, он еще не забыл причиненную полем боль.
– Сятя, меня скоро убьют, – говорю.
Троглодит буквально бросается на поле, я чувствую, как его трясет от боли, но он терпит молча, опасаясь лишними звуками привлечь внимание врага. Я поспешно зажимаю зубами спичку и напоминаю Сяте:
– Коробок.
И начинается следующий мучительный для нас обоих этап добывания огня. Мои шейные мускулы деревенеют от напряжения, Сятя не выдерживает и начинает тихонько подвывать от причиняемой полем боли, но проклятая спичка никак не хочет загораться.
Наконец, обжигая мне губы, вспыхивает огонь. От неожиданности я выплевываю спичку, и она тотчас гаснет, соприкоснувшись с блестящим пластиком пола. Вот гадство! Я об этом не подумал!
– Сятя, положи на пол какую-нибудь бумагу или тряпку… Да хотя бы вон ту занавеску с окна. И начнем все сначала.
– Сначала! – Сятя едва не воет, но тащит занавеску, а потом приближается ко мне с новой спичкой.
Время идет, пожар никак не хочет заниматься. Я уже на грани отчаяния и не верю в успех, мною движет сейчас лишь дурацкое неумение сдаваться и упрямое стремление во что бы то ни стало идти до конца.
Наконец, спичка вспыхивает. Штору охватывает пламя, и вот-вот сработает автоматическая система тушения огня, а это совсем не то, что мне надо.
– Сятя! Быстро на потолок! Прикрой вон те бусинки, видишь?
Троглодит прилипает к потолку, перекрывая сенсорам «вид на пожар». А огонь с занавески перебрасывается на кресло, на котором я сижу. Ну, все, ожоги мне обеспечены.
– Помогите! – ору я. – Пожар!
Ирвин влетает в комнату и разом просекает всю картину.
– Вот паскудник! – шипит он на меня. – Оставить бы тебя сгорать заживо, да ты пока мне нужен живым.
Лже-Ирвин отключает парализатор. Я вскакиваю с кресла, голыми руками хватаю с пола горящую занавеску и бросаю ее на врага. Он не успевает увернуться, и огненная накидка окутывает его с головой. Его вой сливается с моим. Мне кажется, что руки у меня превратились в два обугленных куска мяса, а кожа пошла пузырями от ожогов. Моя одежда горит. Боль невыносима. Надо скорее потушить огонь! Пусть Сятя откроет датчики, и тогда с потолка ударит пожарная пена, сбивая пламя.
– Сятя… – уже начинаю я, но осекаюсь. Нет! Ведь тогда Ирвин тоже перестанет гореть!
Едва не теряя сознание от боли, хватаю обожженными руками кофейный столик и бью Ирвина изо всех сил. Он падает, но не столько от удара, сколько в попытке сбить с себя пламя, катаясь по полу. Я бью его снова и снова, но ему хоть бы хны, он, того и гляди, очухается и вломит мне в ответ. Первым не выдерживает столик – его столешница разбивается, и в моей руке остается узкий пластиковый клинок с острым краем. Почти не соображая, что делаю, вонзаю острие в Ирвина. Еще… И еще… И еще…
На мое обожженное лицо брызжет что-то мокрое и горячее. То ли кровь, то ли вода. А я все бью и бью, пока боль во мне, наконец, не взрывается безумной, оглушающей темнотой…
– Блаян… Блаян…
Тоненький вой раскаленными гвоздями вонзается в уши, прогоняя прочь блаженное забытье, и на меня обрушивается боль. Она настолько сильна, что сознание вновь гаснет, позволяя измученному телу отдохнуть от страданий.
– Блаян… Блаян…
Боль… Она красная и горячая… И она повсюду… Вы знаете, что даже ресницы могут болеть? Впрочем, у меня больше нет ресниц – они сгорели вместе с лицом…
– Блаян… Блаян…
– Ся… тя… зат… кни… сь… – Мой язык еле ворочается. Я с трудом воспринимаю окружающую реальность, но все же замечаю, что огонь больше не горит, а на полу и мебели красуются грязные потеки от пожарной пены. – Най… ди… ком… ни… ка… тор…
Троглодит понимает мой беспомощный лепет правильно. Секунду спустя моей обожженной ладони
