хобота, горящую струю. В новом царствовании Елизаветы нефтяной вопрос оказался заброшен в иные края, куда Макар телят не гонял, – на приполярную речку Ухту, где смекалистый мужик Федор Прядунов в 1745 году начал перегонять ухтинскую нефть в керосин. Там, на задворках нашего государства, впервые в мире заработали нефтеперегонные установки. Историки пишут, что «завод» Прядунова давал в год тысячу пудов керосина. Историки заодно уж и подсчитали, что для такой добычи Федор Прядунов ежедневно перегонял 134 килограмма сырой нефти… Сознаюсь, мне бывало страшно смотреть на фотографии тех мест, где работал завод Прядунова… какая глушь, какая дичь, и хочется сказать: здесь еще никогда не ступала нога человека.
Читатель, наверное, спросит: а куда делся Прядунов? Увы, в 1753 году, он умер в Москве под арестом Берг-Коллегии, ибо за ним остался невыплаченный налог… ровно 35 рублей и 23 копейки!
Настали новые времена, и в 1823 году братья Дубинины, крепостные графини Паниной, случайно оказались в Моздоке. Увидели они там нефть и по русскому обычаю почесали затылки:
– А что, братцы, ежели это дерьмо сварить, как брагу… Может, из него, глядишь, да что-либо и вытечет?
Вот уж неразрешимая задача для историков – разгадать, почему сиволапые мужики из Мурома своим умом доперли до того, к чему позже пришли высокообразованные химики Европы, закрепившие свои имена в научных патентах. Кстати, читатель, керосин тогда называли «фотогеном», но Дубинины, не ведая о значении патентов, пошли гнать керосин-фотоген, как гонят мужики самогонку из крепкого сусла. В их кубах отвратительно булькала черная, жирная и грязная пакость, вытекавшая в чаны светлым и прозрачным настоем, который братья нарекли простецким названием – «белая нефть». Из сорока ведер нефти они получили 200 литров керосина, после чего уничтожили бесполезные отходы в количестве 50 литров бензина и 250 литров мазута… На всякий случай, читатель, обнажим головы! Муромская земля дала нам не только Илью Муромца, но и башковитых братьев Дубининых: честь им и слава!
Пресловутый «приоритет русской науки и техники», набивший нам оскомину еще при Сталине, в вопросах истории не годен и даже вреден. Но все-таки ради соблюдения истины замечу: Россия пробурила первую скважину еще в 1848 году в прикаспийском урочище Биби-Эйбат, а бравый «полковник» Эдвин Дрейк начал бурение лишь в 1859 году. В это же время запах керосина учуял московский миллионер Василий Александрович Кокорев – человек, о котором пора бы вспоминать и почаще.
Костромской мещанин, самоучкой постигший азбуку и арифметику, он разогнал свой великороссийский бизнес до состояния в семь миллионов и брался за все, за что другие браться боялись. (Да будет известно, что Кокорев собрал и картинную галерею, которая – задолго до Третьякова – стала в Москве открытой для публики.) Вот этот человек, обладавший крепким умом и цепкой хваткой, которые еще никогда не вредили капиталистам, в 1859 году взялся за керосин. Кокорев основал большой завод в селении Сураханы, что лежало в 15 верстах от Баку… Иногда его спрашивали:
– Почему вы избрали для себя именно Сураханы?
– О-о! – отвечал Кокорев. – Вы бы хоть разок видели ночью древний храм огнепоклонников, в котором доживают последние жрецы… умные люди. Они-то и подсказали, что подземные газы, бьющие из трещин земли, пригодятся как дармовое топливо для моего предприятия… Нет, я не прогорю, – убежденно говорил Кокорев, – ибо завод строю по планам великого химика Юстуса Либиха, о котором вы все знаете, что он изобрел искусственное кормление детей и мясные экстракты.
Бочки с кокоревским керосином поплыли на баржах вверх по матушке Волге, соперничая с керосином американским, их разгружали полуголые персы в персидском Энзели. И все-таки Кокорев… прогорел, ибо его талант задушила откупная система, а вокруг Сурахан забили мощные фонтаны нефти, на которые кинулись с черпаками другие промышленники, более хваткие, более удачливые. Заводской химик Энглер, утешая своего хозяина, сказал:
– Ваша ошибка в том, что вечерами вы отпускали рабочих спать, а завод должен работать круглосуточно.
– Так что же делать? – приуныл Кокорев. – Или уж совсем не давать людям выспаться? Ерунда какая- то…
Следующая страница истории – новая трагедия!
Михаил Константинович Сидоров явился как раз в те места, откуда увезли под московский арест Федора Прядунова. В 1868 году на реке Ухте он пробурил скважину на 52 метра. Ухтинская нефть пошла наверх, но… как вывезти ее из этой глухомани? Петербургские чиновники то разрешали бурение, то запрещали. В газетах Сидорова называли то гением, то аферистом. Только для того, чтобы отлаяться от критиков, он ухнул 650 000 рублей. Наконец, на большой глубине треснул дорогой заграничный бур, жди, когда из Европы привезут новый… Сидоров умер в бедности, близкой к нищете, сознательно разоряя себя ради будущего, но мог утешаться мыслью, что его пароходы – первые в мире! – ходили на жидком топливе. Перед смертью Сидоров писал: «Будущее поколение не упрекнет нас за то, что мы не заботились о его благосостоянии, напротив, оно будет нам благодарно!» Сейчас в городе нефтяников Ухте поставлен памятный обелиск – как раз на том месте, где когда-то Сидоров пробурил первую скважину… Снова, читатель, хочется обнажить голову.
Но уже подоспело время для появления Нобелей!
Старая русская бабушка была очень довольна. Она не ведала, что такое нефть, зато хорошо знала, сколько копеек платить за керосин. Улыбаясь широким и добрым лицом, Василиса Минаевна Каренина бережливо разжигала керосиновую лампу.
– Слава-те, хосподи, – шептала она. – Намаялась я смолоду с лучинушкой, сколь пятаков перевела на свечи во дни церковные, а нонеча-то, гляди, как ловко… Сподобил меня божинька дожить до керосинцу! Вот и светло нам стало…
Не будем потешаться над подлинным величием «керосиновой эпохи» – керосин был тогда для людей столь же значителен, как значительна в наши дни атомная энергия. Впрочем, люди той давней эпохи еще не догадывались о великом будущем нефти, когда на ее отходах заревут моторы, а в сочленениях механизмов зачавкает добротная смазка. То, что раньше выбрасывалось, как ненужное и мешающее добывать керосин, станет ценнее любого керосина.
Завершая краткий экскурс в историю, вернемся в те дни, когда Мессарьянц везет гарем шаха обратно в Энзели, а сам шах катит по рельсам Николаевской железной дороги в Санкт-Петербург…
Заодно уж напомню, что на календарях наших бабушек значился 1873 год. В простом народе пели, как Стенька Разин не пожалел персидской княжны, зато о самой Персии люди имели смутное представление, даже примитивное.
– Оттеле, – говорила мне бабушка, – ранее купцы персидский порошок привозили, чтобы клопов да тараканов морить.
Да, русские генералы получали от шахов ордена Льва и Солнца, однако носить их стыдились, ибо все знали об их доступности. Зато персидских орденоносцев часто видели в цирках русской провинции, где клоуны или борцы тяжелого веса демонстрировали свое искусство, заодно блистая и персидскими орденами…
4. Осложнения
С той самой поры, как Стенька Разин, выведенный из терпения, зашвырнул персидскую княжну в набежавшую волну, миновало очень много лет, и с того времени что-то не слыхать в народе, чтобы русские кидались персидскими княжнами, словно краюхами черствого хлеба.
Оставим в покое времена Надир-шаха, который разграбил «павлиний трон» в Индии, а нам, русским, подарил слона, которого в Петербурге не знали, чем прокормить, – лучше сразу перелистаем страницы истории, для нас близкие…
Последняя война между Персией и Россией была в 1828 году, еще при Паскевиче-Эриванском, и она случилась при втором шахе из династии Каджаров. Этот шах (Баба-хан) был племянником самого первого Каджара, который, кастрированный смолоду, люто озлобился на весь род людской и превратился в сущего изверга. В 1795 году евнух взял Тифлис, превратив его в груду развалин, мужчин угнал в рабство, а своим воинам приказал изнасиловать всех женщин. Захватив Кирман, кастрат велел подать себе на золотых блюдах 70 000 человеческих глаз, которые не поленился пересчитать, отбрасывая каждый глаз лезвием своего кинжала. Кончил кастрат свою жизнь, зарезанный слугами, как баран. Насср-Эддин, называвший себя шахиншахом (что значит «царь царей»), тоже не был жалостлив. Однажды он велел вырвать из груди
