– Держите.
– Спасибо, – буркнул Усман.
И трое ченецев, разных по возрасту, положению и взглядам, долго жевали лепешку. Все трое молчали; каждый думал о своем.
Со ступеньки удобного уступа снялись через час. Четверо русских кое-как очнулись от крепкого сна, а к пятому – по виду старшему группы – сознание не возвращалось. Вахтанг плескал ему в лицо ледяной водой, бил наотмашь по щекам; нервно посматривал то на небо, то на часы; о чем-то спрашивал девушку в красном, та негромко отвечала.
В какой-то момент Усман уловил ее легкий кивок в сторону отходивших от забытья мужчин и с надменной улыбкой сказанную фразу:
– Эти выпили по одной порции, а здоровяка-подполковника пришлось напоить второй – думала, не уснет. Мне и самой-то нейтрализующий препарат пришлось глотать дважды – на ходу засыпала…
Устав ждать, пока последний спецназовец придет в себя, грузин смачно сплюнул, выругался и, обращаясь к чеченцам, повелел:
– Все, подъем! Четверо русских потащат трупы. Старшего спецназовца, покуда не очнется, придется нести вам.
И опять под ногами хрустели мелкие камни. Опять, пыхтя и чертыхаясь, они по двое волокли здорового бугая, меняясь через каждые триста метров. На большее просто не хватало сил – чеченские воины хрипели, втягивали в легкие разряженный воздух, но кислорода мышцам не доставало…
Вахтанг как всегда возглавлял отряд, ведя его строго на юг – к границе. Следующей в цепочке, приотстав на десяток метров и сунув руки в карманы красной куртки, резво топала девица. За ней, конвоируемые Гурамом и Давидом, плелись русские. А замыкали шествие чеченцы.
От того местечка на склоне, где Вахтанга поджидала ушлая барышня, до пограничного перевала оставалось не более семи километров. Однако отряд преодолел их только к пяти вечера – движение замедляли русские, бессменно тащившие на себе своих мертвых товарищей. Усман же, все то время, что приходилось нести крепко спящего спецназовца, часто всматривался в его лицо и мучительно вспоминал, где и когда довелось встречаться…
Да, он определенно видел этого широкоплечего крепыша с треугольной отметиной на заросшем щетиной подбородке. Но выловить из глубин памяти подробности давней встречи и даже приблизительную ее дату – не мог.
И вдруг у самой границы одноглазый вспомнил!
Озарение пришло в самую неподходящую минуту, когда отряд с пленниками и неудобным 'грузом' рассредоточился у 'бруствера' последней перед кордоном складки. Рыжебородый принялся изучать с помощью бинокля перевал и подходы с обеих сторон. Остальные притихли в ожидании удобного момента для решающего рывка. Касаев лежал рядом с Атисовым и, покуда не прозвучала команда Вахтанга, опять морщил лоб и напрягал мозги…
Но теперь он копнул в верном направлении: сначала в анналах памяти промелькнул смутный намек, а затем…
Усман поправил на лице черную пропылившуюся повязку; обернувшись, еще разок глянул на спецназовца. А, закрыв единственный глаз и сосредоточившись, внезапно вспомнил обстоятельства их давней встречи – размытый и неуловимый намек в одно мгновение превратился в ясную и четкую картинку.
Однако обрадоваться трудной находке он толком не успел. В ту же секунду воздух вокруг наполнился знакомым свистом, а естественный бруствер, за которым укрывался отряд, взорвался десятками грязно- коричневатых фонтанов.
Кто-то засек их и обстреливал с правого фланга.
Глава третья
Сначала сквозь смутную пелену стали прорываться выстрелы, обрывки незнакомых голосов, хруст мелкого камня под чьими-то ногами…
Ничего не понимая, Бельский попытался поднять веки, и тут же взметнулась россыпь сверкавших искр, постепенно превратившихся в тонкую полоску света – глаза приоткрылись… Что-то неузнаваемое хаотически перемещалось вблизи, постоянно меняя форму и обличие. Зрение не могло восстановить резкость с остротой, точно глаза были под мутной повязкой. Но Станислав пока не понимал и этого…
– Давид, задержись здесь на десять минут – прикроешь отряд! – донеслась откуда-то издалека первая фраза, смысл которой дошел до разума с большим опозданием.
Уже ощущалась боль в суставах и затекших мышцах. И это был хороший признак – к телу возвращалась чувствительность. Пошевелив пальцами рук, он полностью открыл глаза. Какие-то неясные образы и фигуры маячили в стороне… Подполковник все еще не мог припомнить случившегося несколько часов назад и не осознавал происходящего в эту минуту.
После прозвучавшей команды двое незнакомцев подхватили его за онемевшие конечности и, пригибая головы, куда-то быстро понесли. Бежавшие рядом люди оборачивались и на ходу, почти не прицеливаясь, стреляли из автоматов. Суматошный и тряский бег прервался скоро: пара уставших бородатых мужиков сменилась другой парой, и подполковника потащили дальше…
Сознание прояснялось. Бельский понял это, когда долго смотрел на тяжело дышавшего худого человека с темной повязкой на таком же темном лице. Того, который бежал впереди, спецназовец не видел – перед ним маячила лишь пропотевшая насквозь камуфлированная куртка. А одноглазый, неудобно вцепившись в его плечи, мелко семенил из последних сил. Но тоже изредка посматривал на свою неподъемную ношу, и тогда взгляды их ненадолго встречались.
'Где-то я его видел, – вяло подумал Стас. И внезапно обожгла мысль: – Стоп!! Так ведь он же чеченец! Боевик! И тот, что тащил меня до него тоже горец! Но откуда они взялись, и почему было слышно стрельбу?! Что, черт возьми, происходит?!'
Он еще не ориентировался во времени и не мог с точностью сказать, сколько длился этот жуткий по напряжению спринтерский забег: десять минут или тридцать… Но стрельба стихла; движение сначала замедлилось – кавказцы перешли на шаг, а затем и вовсе кто-то приказал остановиться.
Его положили на холодную землю. И опять рядом под чьими-то подошвами хрустел мелкий камень…
– Ну вот, похоже, и этот очухался, – процедил кто-то рядом.
Собрав все силы, Бельский попытался встать, но мышцы, словно ватные, не слушались. Кое-как он сел, потер слабыми ладонями затекшие мышцы, заодно убедился в отсутствии оружия и снаряжения – ни разгрузочного ранца, ни ножа с пистолетом на ремне… Осмотревшись, он сделал очередное неприятное открытие: в десятке шагов плотной кучкой сидели: Иван Дробыш, два молодых погранца и гражданский парень. Головы их были опущены, руки связаны; рядом мотался вооруженный спецназовским 'валом' бородатый мужик. Чуть дальше какому-то молодому незнакомцу, похожему на грузина, бинтовали башку; на бинтах проступали красные пятна… А немного левее в окровавленном камуфляже лежали без движения еще два человека, в которых подполковник без труда признал Игната и Беса. Оба были мертвы.
Дробыш, поймав на себе взгляд очнувшегося командира, вздохнул и виновато пожал плечами: дескать, извини, Станислав Сергеевич – так получилось; ты вот тоже ни хрена не смог распознать затаившейся рядом сволочи.
Взор подполковника медленно переместился вправо – к резкому пятну красной куртки. Анжелина неподвижно стояла неподалеку; меж бледных пальцев тлела сигарета. Девушка о чем-то задумалась и несколько томительных секунд не замечала пробудившегося Станислава.
Наконец, она повернула голову.
Но того, что командир спецназовцев ожидал, не произошло – в глазах не вспыхнула радость, лицо не окрасилось ни малейшими эмоциями. Она посмотрела на него так, словно он был пустым местом,
