выполз ни один неверный. Грузовик расстреливали из автоматов…
И все-таки с десяток русских уцелело. Они организовали круговую оборону и долго огрызались ураганным огнем. Рассчитывать на то, что спецназовцы поднимут руки, не приходилось. Эти никогда не сдавались – проще было в августе выпросить у Всевышнего снег.
Оставшихся неверных обложили со всех сторон; перестрелка продолжалась дольше часа. Потом у них иссякли боеприпасы – очереди стали короче и реже; все чаще звучали одиночные выстрелы. Последнюю точку в том бою поставил решительный штурм: сначала чеченские воины ползком подобрались вплотную к дымившему грузовику, за которым прятались оставшийся русские, и закидали их гранатами…
Их выжило четверо – оглушенных, контуженных, израненных. Всех четверых уложили мордами вниз, рядком – вдоль пыльной дороги. Два молоденьких, обритых наголо солдата ничего не слышали – из ушей сочилась кровь; оба затравленно оглядывались на чеченцев. Третий – младший офицер лет двадцати пяти, лежал смирно, обхватив голову руками. И лишь четвертый – по возрасту самый старший, внешне оставался невозмутимым.
По части лишения жизни неверных в отряде Абдуллаева специализировался Вахид Габаров – отчаянный муджахед, начитавшийся заумной литературы по радикальным ветвям ислама.
Боевики, среди которых был и Усман, стояли тут же, курили и посмеивались в ожидании кровавого зрелища. Вахид же, широко расставив ноги, встал над первым пацаном, вынул из ножен длинный кинжал. Приподняв его голову, смачно выругался по-русски и несколькими привычными сильными движениями перерезал тонкую глотку. Тот даже не успел вскрикнуть – выпучив глаза, захрипел, забулькал и скоро затих.
Вторым на очереди оказался младший офицер. Этот был поздоровее – Габарову никак не удавалось запрокинуть назад его голову. Пришлось завести назад руки пленного и накрепко стянуть запястья ремнем. Но и теперь до глотки лезвие добралось не сразу – мужик успел издать жуткий крик прежде, чем в белую пыль хлынула горячая темная кровь…
А вот с третьим вышла заминка. Понимая, что жить ему осталось считанные минуты, мальчишка вскочил и резво рванул к ближайшим зарослям. Муджахеды вскинули автоматы.
– По ногам! – заорал Вахид, не желая упускать добычу.
После первых же выстрелов парень споткнулся и упал – одна из пуль пробила бедро. Его приволокли обратно к пыльной дороге. И снова Габаров, заходя сзади и нависая над жертвой, тянулся кинжалом к горлу…
Тот ускользал – позабыв о раненной ноге, пятился на четвереньках; закрывал руками горло, поскуливал и просил пощадить. Вахид злился и кричал – ухватиться было не за что – лысая голова выскальзывала из потной ладони. В конце концов, к молодому спецназовцу подошли еще двое и ударами прикладов заставили успокоиться, лечь. Но и после этого Габаров не сумел подобраться к глотке. Рассвирепев, он начал резать шею пленника сбоку…
Оставался последний – четвертый.
Этот крепкий мужик был здорово ранен – камуфляжка на спине в двух местах намокла от крови. Потому офицер и не дергался, а, закрыв глаза, тяжело дышал; возможно, терял на какое-то время сознание. И с ним Вахид разделался бы шустро, если бы не провозился с мальчишкой.
Едва он встал над ним и, оглянувшись на соплеменников, произнес какую-то шутку, как на проселочной дороге показалась русская техника. Несколько БМД на полном ходу спешили на выручку погибшему подразделению – вероятно, тот лежавший на земле офицер успел в начале боя вызвать по радио подкрепление.
Пришлось спешно уходить в лес, не довершив начатого дела.
Но то была только первая встреча. Вторая – и именно тогда Усман хорошенько разглядел и запомнил мускулистого офицера – состоялась несколькими часами позже…
– Ну вот, похоже, и этот очухался, – процедил Хамзат и кивнул на здоровяка.
Офицер-спецназовец кое-как встал на ноги; покачиваясь, оглянулся назад – на седловину, где отряд получасом ранее попал под обстрел. Но тогда он еще не был в сознании, не слышал стрельбы и, верно, до сих пор не понимал того, что произошло с ним и его группой.
Наблюдая за ним, Касаев снял с ладони короткую – с обрезанными пальцами перчатку, вытер ей пот со лба, отчего только пуще размазал грязные подтеки. Пододвинул на всякий случай поближе автомат…
'Очухался – и то хорошо, – довольно подумал он. – Если Давид не появится в ближайшие пятнадцать минут – русский окончательно придет в себя, и тащить его дальше не придется. До чего ж тяжел, собака! Килограммов сто – не меньше…'
Русский ошалело таращился по сторонам, натыкаясь взглядом то на связанных мужчин, то на тела мертвых сослуживцев; на лице читалось удивление, смешанное с отчаянием. Потом он долго смотрел на женщину в красной куртке, но той, похоже, было не до него. Манерно согнув холеную ручку, она покуривала сигарету и мечтательно глазела на горные вершины…
Вахтанг обработал рану на голове Гурама, плотно ее перебинтовал и ободряюще хлопнул товарища по плечу. Заметив же пробуждение спецназовца, по виду и возрасту бывшего в группе старшим, подошел и с въедливой ухмылочкой бросил:
– Выспался, ублюдок? Поставить в общую связку! И пусть теперь сами его тащат – путь предстоит не близкий. Ничего-ничего – вы еще за все ответите! И за Абхазию, и за Осетию! Русские свиньи!…
И, отвернувшись, поднял бинокль…
Но склон оставался пуст. Тогда рыжебородый вытащил из нагрудного кармана рацию, нажав кнопку, что-то прокричал по-грузински. И скоро рация зашипела в ответ. Вахтанг радостно оскалился и снова принялся изучать южный склон перевала.
Через минуту довольным тоном сообщил:
– Давид возвращается. Сейчас переведет дух, и тронемся дальше.
В ущелье действительно спускался Давид. Приблизившись к стоянке отряда, он поднял над головой автомат, показал белые зубы в широченной улыбке и выкрикнул приветствие на родном языке. Они обнялись с Вахтангом, после чего молодой грузин без сил опустился на землю рядом с раненным земляком…
'Если хочешь возненавидеть грузина – запишись к нему в партизанский отряд', – скрипнув зубами, подумал Касаев.
И повернувшись к Хамзату, спросил:
– Ты, кажется, твердил, будто наша помощь им нужна только для пересечения границы. Перевал остался сзади, но теперь Вахтанг намекает на длинный путь. Что-то я не пойму, кто из вас говорит неправду.
– Э-э, Усман, почему ты такой нетерпеливый?! – неодобрительно качнул тот вахабиткой. – Русских должна забрать машина, понимаешь?
– Какое мне до этого дело?…
– Ну, где ты видишь тут дорогу? Как машина сюда доберется? Вот дотащим их до ближайшего села с дорогой, и на том наша задача будет выполнена. Так нам объяснял Вахтанг…
– Село, дорога, машина… Все это – не моя забота! – отрезал одноглазый. – Еще сутки топаю с отрядом, раз уж по пути, а дальше… Дальше наши маршруты расходятся.
– Смотри… Я тебя уже предупреждал, чтобы ты был с Вахтангом поосторожней. Здесь в Грузии он хозяин положения! Захочет – в порошок сотрет.
В этот момент, словно подтверждая правоту Хамзата, рыжебородый громким голосом приказал закончить отдых и продолжить движение.
Чеченцы вяло повиновались.
Подталкивая идущего впереди Атисова, одноглазый зашагал рядом с приятелем. Следом за ними топали русские, тащившие тела двух своих товарищей…
– Он и в наших горах чувствовал себя хозяином, – проворчал Усман в продолжение прерванного разговора.
Но Хамзат то ли не расслышал, то ли не захотел развивать неприятную тему. Или экономил силы для долгого перехода к ближайшему грузинскому селению.
