— Для чего же вы, — обращался Шигаев к своим собеседникам, — упорствуете, и стоите за свои чины, и доводите войско до крайности?
— Мы нимало за чины свои не стоим, — отвечали те с поклонами и видимым смирением, — и рады теперь же их с себя сложить. Если это угодно войску, то сочтем сие за милость и готовы заплатить 100 рублей, чтоб из беды освободиться.
— Ну, так ведь стоит вам только прийти пред войско и принести покорность, так и вся вражда минуется. А ежели вы этого не сделаете, так доведете, помилуй бог, до кровопролития. Войско теперь не отстанет от своего предприятия, приступит Сергея Дмитриевича (Дурново. —
Старшины перепугались. Им действительно угрожала в этот момент серьезная опасность. «Непослушные» везде расставили караулы, никого не пропускали, следили за действиями противной стороны. Они задерживали «послушных», «где б только увидеть могли, всех захватывая, били и в погреба сажали» (из показаний Бородина).
Среди «непослушных» были и служащие и отставные, и взрослые и малолетки. Одни имели в руках ружья, другие — палки. Много пришло стариков, женщин, детей.
Траубенберг выслал к казакам нескольких офицеров и старшин, и те от его имени потребовали, чтобы войско разошлось по домам, послало команду в Кизляр.
— Не доводите себя до беды, расходитесь по домам! — говорили они казакам.
— Воля его (Траубенберга. —
— Ежели подойдете ближе, велено будет по вас стрелять из пушек.
Но казаки не поверили этому и решили идти к генералу.
— Более пересылки (переговоров. —
Толпа двинулась вперед — первыми шли Краденов, Шигаев, старики с иконами, потом остальные. Боковыми улицами и по высокому берегу реки Чаган, притока Яика, продвигались вооруженные казаки из «непослушных». Шествие подошло к площади, и тут же раздались залпы из всех пушек и ружей. Более ста человек каратели убили, еще больше ранили. Но казаки, за немногим исключением, не растерялись — они атаковали врага, быстро перебили прислугу у артиллерии и обратили пушки против солдат и старшин. В азарте боя казаки вкладывали в пушки слишком большие заряды, и две из них разорвало.
Восставшие побили многих из регулярной команды и старшин. Траубенберг, Дурново и другие офицеры после разгрома их команды скрылись в каменном доме у Тамбовцева. Но это их не спасло — казаки ворвались в дом, нашли Траубенберга (он спрятался под крыльцом) и, изрубив его саблями, бросили на мусорную кучу. Та же участь постигла атамана Тамбовцева, многих старшин и офицеров. Оставшихся в живых разоружили и посадили под караул (более 100 человек). Полностью разгромили походную канцелярию Траубенберга, изорвав все имевшиеся в ней документы. То же сделали и с документами следственной комиссии.
Вечером 13 января на круге восставшие сместили старых старшин и выбрали «для управления народом» новых. Называли их поверенными или присутствующими, судьями. Это были В. Трифонов, Т. Сенгилевцев, А. Лабзенев и другие. Власть в Яицком городке и всем войске перешла к восставшим казакам «непослушной» стороны.
На следующий день, 14 января, по приговору круга казнили некоторых старшин, особо ненавистных рядовым казакам. Остальных привели к присяге войску. Еще через день они составили прошение на высочайшее имя — объясняя все происшедшее неправедными действиями Траубенберга и старшин, они просили «вверить» их для управления «в дирекцию одной персоны», например, графа Г.Г. Орлова или графа И.Г. Орлова, как при Петре I по его указу они были «под дирекциею» генерал-фельдмаршала графа Б.П. Шереметева, «а не от Военной коллегии». Тем самым они давали понять, что не хотели бы подчиняться главе этой коллегии Чернышеву, от которого, по их мнению, и шли все их неприятности и мучения.
Этот наивный подход, деление правительственных деятелей, вельмож на «хороших» и «плохих», «добрых» и «злых» постоянно присутствуют в мыслях и поступках людей той поры, участников восстаний в том числе. Яицкие «непослушные» надеялись на помощь то императрицы, то Орловых, то еще кого-то, но, как всегда, горько просчитались. Власти и не подумали серьезно разобраться в причинах восстания на Яике 13 января и тем более помочь казакам. Их реакция была, конечно, другой — прибывших в Петербург с челобитной Шигаева и трех других арестовали, и 16 февраля их допрашивали в Военном совете. Присутствовали среди прочих и графы З.Г. Чернышев и Г.Г. Орлов.
— Для чего вы, — задали вопрос казакам, — надругались над мертвыми генералом и солдатами и для чего долго их не хоронили?
— Надругательства над ними никакого не делали, — ответил Шигаев, — а похоронили их чрез три дня, потому что земля мерзлая, так не скоро могилы вырыли.
— Где же вы их похоронили?
— У церкви.
— Так вы в добром месте их положили, — заметили некоторые генералы, а многие рассмеялись, — а мы думали, что на степи.
Подобный разговор, его тон подали челобитчикам надежду, что все сойдет хорошо. Но они ошибались — их самих посадили в Петропавловскую крепость, на следующий день власти приняли решение немедленно командировать из Москвы на Яик генерал-майора Фреймана, придать ему корпус, наказать восставших и реорганизовать Яицкое войско.
Между тем в Яицком городке войсковые поверенные, новые старшины, надеясь на мирный исход дела, освободили из-под стражи солдат и офицеров, разрешили им вернуться в Оренбург.
Яицкие события всколыхнули соседей — Волжское казачье войско, основанное в 1733 году с помощью донских казаков-выходцев. Волжские казаки, как и яицкие, отказались весной 1772 года вступить в Московский легион. 30 марта они выдвинули самозванца Федота Ивановича Богомолова, из крепостных графа Р.Л. Воронцова. Он провозгласил себя «императором Петром III». Среди простых людей снова поползли слухи: Петр III не погиб-де, а спасся и снова, как и раньше, хочет дать облегчение народу, освободить людей от крепостного состояния. Казаки, определенные в легион, восстали на хуторе старшины Персидского и хотели идти в Дубовку — центр Волжского войска. Но восстание было быстро подавлено. Богомолова и его «государственного секретаря» Долотина арестовали и посадили в царицынскую тюрьму.
Об «императоре» быстро узнали на Дону — казаки Пятиизбянской и Трехизбянской станиц хотели его освободить, поднять под его знаменем восстание. Донцы тоже с неудовольствием встретили распоряжение о формировании из них полка и направлении на фронт. В Царицыне при переводе Богомолова из тюрьмы на гауптвахту, в более крепкое место, его было отбил возмущенный народ. Солдаты по приказу городского коменданта полковника Цыплетева открыли огонь, но восставшие царицынцы ранили его самого и разогнали команду. Но в Царицын пришла помощь из Астрахани, и волнения властям удалось подавить. Богомолова тайно отправили в ссылку, в Нерчинск. По дороге он умер.
На Яике, конечно, для властей в результате январского восстания все оказалось гораздо сложней. Они приступили к решительным действиям.
Пока яицкие поверенные судили и рядили, посылали в столицу новую станицу, Рейнсдорп и Фрейман стягивали военные силы к Рассыпной крепости. Они потребовали выдачи с Яика «зачинщиков». Среди казаков согласия не было — сказывался их пестрый социальный состав. Поверенные склонялись к компромиссу, многие верили в «милосердие» Екатерины II. «Матушка» же, узнав 17 февраля о прибытии Дурново в Оренбург, написала ему, что услышала «о происшедшем от яицких казаков никогда не ожидаемом разврате и смятении с тем большим неудовольствием, что такой большой разврат произведен столь предерзостными и отчаянными злодеями, коих преступление есть самое величайшее перед богом и нами».
Колебания казаков, их разногласия, соглашательская политика и нерешительные, а порой попросту
