клеймо, которых у Пугачева действительно не было).
Одновременно с письмами Пугачев приказал отправить в Оренбург свой «именной указ». Адресован он губернатору «и всем господам и всякого звания людям», которым предписывалось: «Выдите вы из града вон, выписите знамена и оружие, приклоните знамена и оружие пред великим государем. И за то великий государь не прогневался, што вы учинили великую палбу, и в том великий государь прощает чиновных и солдат, и казаков, и всякого звания людей». И на указ, и на письма ответа, конечно, не было.
Между тем морозы крепчали. Активных действий не было с обеих сторон, и Пугачев приказал сняться с лагеря (где остались башкиры и калмыки, попросившие сами об этом) и перебраться в слободу Берду. Ее жители разместили восставших. В самом лучшем доме казака Константина Егоровича Ситникова, который стали называть «дворцом государевым», поселился Пугачев. При нем состояли дежурный Яким Васильевич Давилин, яицкий казак, «непременный караул… из лучших 25 яицких казаков, называемых гвардиею». В пугачевском «покое» стены были обиты «вместо обоев шумихою»[13] , по ним навешаны зеркала. Здесь же — портрет «сына» цесаревича Павла Петровича.
Восстание продолжалось более полутора месяцев, и Пугачев, несмотря на то, что осада Оренбурга затягивалась, был, вероятно, доволен развитием событий. В руки восставших уже попало немало крепостей и заводов. Они стояли под стенами столицы обширного края, в котором ширилось народное движение. Под знамена Пугачева вставали массы людей — казаков, крестьян, заводских работников, русских и нерусских людей. Его манифесты, как спичка, поднесенная к стогу сухого сена, зажигали огонь протеста и борьбы.
Манифесты и указы рассылались в большом количестве во все стороны. Составлялись они не только на русском, но и на других языках — «по-арапски, персицки, турецки и по-татарски». Пугачевский штаб, формировавшийся в самом начале движения, предписывал местным представителям, эмиссарам: «… Списывая копии, имеете пересылать из города в город, ис крепости в крепость»; «сии мои указы во всех сторонах, как то: на всех дорогах, местах, деревнях, на перекрестках и улицах публикуются».
Первые манифесты населению Башкирии были составлены 1 октября в Каргалинской слободе. Оно призывалось служить «государю», ему обещались земли, воды, леса, «всякая водность», свобода веры, местных обычаев, соль и денежное жалованье. Все эти пожалования отвечали самым насущным стремлениям и желаниям башкир, которые из рук «императора» получали все, что им требовалось для вольной жизни, освобождаясь от тягот, налагавшихся царскими властями. Им были понятны и близки заветные слова манифеста: «И пребывайте так, как степные звери». Интересно также, что Пугачев обещал башкирам облегчить положение с солью. Дело в том, что с 1754 года их вместо ясака (налога), который власти отменили, заставили покупать соль из казны по очень высокой цене (35 копеек за пуд) Теперь этот порядок, существовавший почти два десятка лет, отменялся. Важный момент пожалований, означенных в одном из манифестов, — требование отпускать на волю всех «содержащихся в тюрьмах и у прочих хозяев имеющихся в неволности людей всех без остатку». Причем в подлиннике русскому слову «хозяин» соответствует слово «бай» — «хозяин», «богатый», «имущий». Тем самым здесь подразумеваются не только русские помещики, но и башкирские феодалы, эксплуататорская верхушка башкирского общества.
Как уже отмечалось выше, в пугачевский лагерь под Оренбург явились несколько отрядов башкир общей численностью, вероятно, до одной тысячи человек. Один из их предводителей, старшина Кинзя Арсланов, сразу стал полковником, вошел в штаб Пугачева как один из его ближайших сподвижников. Столь же активную роль играл его сын Сляусин (Селявчин, Сюлявчин), тоже пугачевский полковник. Кинзя, человек грамотный, знавший русский язык, по существу, ведал у Пугачева всеми делами, связанными с башкирами (организация повстанческих отрядов, координация их действий в рамках всего движения). По поручению «государя Петра Федоровича» он пишет письма башкирским старшинам, в агитационных целях преувеличивает число людей, принявших сторону «императора», посылает сына Слявусина на Ногайскую дорогу «с протчими согласниками с объявительными от изменнической толпы (то есть от восставших. —
Жители Башкирии, узнававшие разными путями о действиях Пугачева, его намерениях, с самого начала восстания встали в большинстве своем на его сторону. Царские же власти, надеявшиеся на Башкирию, как на оплот, резерв в борьбе с восстанием, ошиблись в расчетах. Правда, часть местных старшин поддерживала их сторону, пыталась организовать сбор башкир на помощь правительственным силам, но большею частью безуспешно. Так, в начале октября старшины Кулей Балтачев и Юсуп Шарыпов направились с «увещеваниями» в том, «чтоб они, башкирцы, лестного его, Пугачева, разглашению не верили и в верности своей не изменяли». Но попытка эта окончилась для них плачевно — Ю. Шарыпова вместе с 12 другими «башкирцами», очевидно его помощниками, восставшие схватили и повесили. Другой старшина, Мендей Тупеев, собиравший по приказу Рейнсдорпа отряд в одну тысячу человек, набрал какое- то число башкир, юртовских татар, но последние вскоре вернулись к Оренбургу (это происходило во время событий у Татищевой крепости), а башкиры перешли к Пугачеву. Так же поступали и другие башкирские отряды.
В конце концов вербовку башкир и мишарей (мещеряков) стала проводить сама русская администрация. Удалось собрать около 1300 человек. Но этот отряд (командовал им капитан князь Иван Ураков) во второй половине октября долго оставался у Стерлитамакской пристани, места своего формирования, затем у Бугульчанской пристани, «но далее следовать, — как сообщал в донесении командир, — в рассуждении колебимости башкирцев не имеет; да и старшины их по той же самой причине, а особливо не имея к подкреплению регулярных команд, сумнительны». Насколько нерешительно вели себя Ураков и его отряд, можно заключить из того, что они ничего не смогли сделать против «партии» восставших, проходивших мимо Стерлитамакской пристани с Авзяно-Петровского завода «в злодейскую толпу», то есть к Пугачеву. Столь же безуспешными были действия других команд, набранных властями из башкир и мишарей.
В октябре же башкиры начинают (иногда вместе с русскими) нападения на уральские заводы — Покровский медный, Авзяно-Петровский, Уртазымский медный рудник Кананикольского завода. Они сжигали здания заводов, наказывали представителей заводской администрации (приказчиков, конторщиков), попов, брали «заводчиковы пожитки»; имущество же местных работников не трогали. Конечно, среди башкир имелись антирусские настроения, и это сказывалось на их намерениях и действиях, по они в ряде случаев, хотя и не без труда, преодолевались; более того — нередко башкиры действовали вместе с русскими.
Так же примерно развивались события к югу и востоку от Яика-реки, в казахских степях, прилегавших к району разгоравшегося восстания. Пугачевские призывы способствовали тому, что кочевавшие поблизости от Яика казахи уже с конца сентября стали более часто, чем раньше, совершать набеги на правительственные крепости и форпосты, отгонять табуны лошадей, скота, уводить пленных. Появляются они и у стен Оренбурга и, как сообщал Рейнсдорп султану Айчуваку, «к дальнейшей здешней досаде, разъезжая около меновнаго двора, производят великие пакости и делают вред». Еще более усилилась активность казахов Малого жуза[14] с появлением Пугачева около Оренбурга. Рейнсдорп в связи с этим сообщал: «Обстоятельства здешния не только су-мнительны, но и опасны, потому наипаче, что и киргисцы (казахи. —
Казахи совершают набеги на крепости Озерной линии к востоку от Оренбурга. Подполковник Симонов из Яицкого городка сообщает о намерении султана Ералы с 10 тысячами человек переправиться через Яик и идти набегом к Волге.
Пугачев посылает в степь манифесты. Султан Дусалы в октябре сначала посылает на помощь Пугачеву отряд джигитов во главе со своим сыном Сейдали-султаном. За ним последовал его брат. Наконец пришел сам Дусалы-султан. Казахи участвовали в осаде Яицкого городка, взятии Кулагинской крепости. Под Татищевой в марте 1774 года погиб «киргизского хана сын». Под Оренбург в стан Пугачева пришло до двухсот казахских джигитов.
Казахи Малого жуза (хан Нуралы) и Среднего жуза (султан Аблай) массами переправляются через Яик на «внутреннюю сторону», пасут там свой скот, усиливают натиск на крепости и форпосты у Яика и Волги. Их «продерзости», «злодейские нападения» сильно беспокоят царскую администрацию и способствуют делу восстания. А действия казахов, по существу, одобряют и как бы санкционируют манифесты и указы
