На обратной стороне листочка стояла дата нашей последней встречи и моя фамилия.
Я с нетерпением ждал десятого дня, указанного в записке. Ночью снились кошмары один страшнее другого. Будто Черный-Охотник, настроив дьявольские приборы, сидит за моим письменным столом в чулане и ждет, когда люди дойдут до точки: совершат массовое самоубийство. «Неужели ничего нельзя сделать?» – кричу я, стоя совершенно голым перед огромным вороном в финской кальсонной паре. Ворон стучит толстым клювом но клавишам печатающего устройства, а лапой норовит схватить меня за колено. «Просчитаны варианты, варрианты, варррианты, – ворчит ворон. – На краю пропасти, прропасти, пррропасти. Люди обречены, обрречены, обррречены».
Утром я ловил себя на мысли, что начинаю верить в грозящую Земле опасность, но не обязательно из космоса.
Долгожданный десятый день. Получу письмо от Полякова? Или он сам отыщет меня? Я даже отгул взял, чтоб сидеть дома.
Полдень – молчит телефон, пуст почтовый ящик, не звонит звонок входной двери. Напрасно я смотрел в окошко и выпил ведро крепчайшего кофе: прошел день, вечер, бессонная ночь.
Да мало ли могло что случиться? Заболел человек, например. Или так сложились обстоятельства, что никак не мог сообщить о себе.
Проспав до полудня, пошел в редакцию.
– Слыхал о вчерашней тарелке? – спросил у меня заместитель главного редактора, тая усмешку. – И у нас появилась. Кстати, надо сказать, появилась – подписная кампания идет.
«О чем он? Какая тарелка?» – подумал я, зная, что стоящий передо мной человек не верит ни в экстрасенсов, ни в пришельцев с других планет.
– Думал, обрадуешься, – удивился он. – Ладно… – Он посерьезнел. – Узнай, что и как, – срочно статью. Подписная кампания, понял? Можешь приукрасить материал, как понравится самому, а главное – читателю.
И пошел в свою комнату, а я – в курилку.
– Над Сестрорецком, Ломоносовом и даже над Сосновым Бором тарелка летала! – крикнул мне вместо ответа на приветствие корректор, расчесывая свою реденькую бороденку пятерней.
– Опять тарелка. Постойте, о чем вы?
– Марсиане, зеленые человечки. – Вечно веселая машинистка, имени которой я так и не мог запомнить, улыбнулась. – Маринка все утро на телефоне. Куча свидетелей.
– Говорят, тарелка опускалась перед универсамом в четвертом микрорайоне. – Марина, заведовавшая отделом писем, ткнула меня в грудь кипой листов: – Телефонограммы прочти… Участковый, говорят, лично сам видел, как инопланетяне в четвертом микрорайоне кого-то из людей к себе в тарелку затащили.
– Ребята, кончайте разыгрывать, – неуверенно пробормотал я, вспомнив записку Полякова: а не агенты ли Камоса похитили старателя? Или, может, он добровольно согласился покинуть Землю?
– Да ты сам прочти. – Марина сунула мне в руки кипу телефонограмм. – Главный дает подвал на статью. Грех отказаться.
Все это, как оказалось, не было шуткой: о розыгрыше не могло быть и речи, в чем я убедился, побеседовав с участковым.
Ясное дело, статью я написал. Ее даже перепечатали областные газеты. Но мало кто из читателей знал, что восемьдесят процентов написанного – выдумка. Однако все верили и ждали обещанного мною продолжения встреч читателей со свидетельствами очевидцев приземления тарелки. Буквально в течение недели наша газета обрела вдвое больше подписчиков, чем за весь прошлый год.
Нынешняя зима выдалась слякотная. В одной из командировок я, вынужденный обстоятельствами топать более десяти километров пешком, промочил ноги… Меня растирали самогоном, до полусмерти лупили в деревенской бане веником. Однако ничего не помогло – простудился. Господи, да как же я был рад случившемуся со мной недомоганию!
– Гайморит у меня! – восклицал я, глядя в глаза удивленному доктору всякий раз, когда он заходил в палату. – Чего перепроверять? Давно страдаю этой мерзопакостной болезнью.
– Рентген, понимаешь… Нету гноя в пазухах, – бормотал он, ощупывая мой лоб.
– И голова у меня болит, и опухло все, – говорил я, ласково гладя вспухшие надбровные дуги и шмыгая заложенным носом. Плевать на головную боль и прочее. – Все признаки, как говорится, на лице – гайморит!
Леший с ней, с болезнью проклятой, наличие которой доктор не решался подтвердить. А мне так хотелось подтверждения. Ведь после этого я мог смело говорить, что все написанное старателем- миллионером – ложь! Нет никаких шпионов Камоса на нашей Земле. Никто не угрожает людям. И гайморит, который Поляков обещал излечить когтевой водой, как и прежде, мучит меня.
– Доктор, я больной человек? Верно?
– Чему ты радуешься? Что тут смешного?.. Сумасшедшее время – больной гордится своей хворью!.. Нет у тебя гайморита. Нету!
– То есть… Как это нету? Голова трещит, насморк, рожа опухла. Да я двадцать лет мучаюсь… Да мне сколько раз проколы делали! Как это нету?!
– Значит, хорошо откачали в последний раз… Стигматизм, понимаешь, – вот что можно пока сказать. Странная форма. Но, говорят, сейчас такое частенько встречается. И никакая операция тебе не поможет.
– Выходит, так и буду опухшей рожей людей пугать?.. Чепуху городите, доктор! Да вы ни лешего не смыслите в гайморитах!
– Вот… Истеричность в тебе проявляется. Верный признак…
– Да при чем тут истерия! – взорвался я. – За кого вы меня принимаете!
