— Да, — твердо ответила Галя.
— Ну вот и пойдем ее отыскивать.
— Может быть, лучше подождать Полякова?
В тоне Гали было некоторое сомнение.
— Два дня бездействовать? Выдумала! Ты как смотришь, дядя Прохор?
Прохор Иванович заколебался. Бездействовать он тоже не любил.
— Ну что ж, — оказал он, наконец, — если толком, все как следует, — пошли! Компас есть — не заплутаемся.
ВСЛЕД ЗА БУЛЬДУРУКОМ
Время от времени они взбирались на песчаный бугор, чтобы оглядеться. До горизонта, сколько можно было видеть, лежали пески, желтые, равнодушные, утомительные в своем однообразии. Человек казался тут маленьким и беззащитным: даже ящерицы, и те выглядели по сравнению с ним ловкими и юркими. Это были привычные обитатели пустыни, сжившиеся с ней и отлично к ней приспособившиеся. Пришельцы же с трудом передвигали усталые ноги, задыхаясь от сухого, горячего воздуха.
Они вышли днем, и это, возможно, было ошибкой. Но ждать до следующего утра никто не захотел, а пустыню они еще очень мало знали.
Песок сегодня был особенно горячим, он жег даже сквозь голенище кирзового сапога. Очень утомляло то, что на него нельзя было твердо ставить ногу; вязкий и податливый, он растекался под ногами.
Но главное все же была жара. Даже воздух не выдерживал и словно старался уйти подальше от песков, поднимаясь от раскаленной пустыни прозрачными струями.
Дядя Прохор перестал вытирать пот со лба: это было бесполезно. Только изредка он проводил рукой по усам, придавая в эту минуту своему лицу выражение необычной для него суровости. Галя плелась позади, с лицом измученным и бледным. Павлик шагал сосредоточенно и с выдержкой, как настоящий командир. Но в нем не было того подъема, как вчера, когда они с Прохором Ивановичем совершали свою вылазку во впадину и после, счастливые, возвращались домой. То, что инициатива в этом путешествии принадлежала Гале, охлаждало как–то Павлика. Он никогда бы в этом не сознался, но в нем говорило самолюбие, уязвленное как удачным наблюдением Гали, так и собственным промахом.
Труднее всего подняться над ложным самолюбием, — это гора, на которую способен взойти не всякий. Павлик такого внутреннего, в самых глубинах души, подъема осилить не мог. К тому же он не доверял наблюдениям над птицами в таком не простом деле, как поиски воды.
«Вот, — думал он, оглядываясь на Галю, замыкающую их маленький отряд, — придумала эту свою западную сторону, а сама еле дышит… Рада бы, небось, сейчас домой, в лагерь, к своим ловушкам…»
Но когда Прохор Иванович спросил Галю, как она себя чувствует, девушка, к удивлению Павлика, ответила, немного смутясь, «ничего» и добавила:
— Да вы не думайте. Я просто так отстала…
Прохор Иванович поместил Галю между собой и Павликом, и они пошли опять месить пески под жарким солнцем.
Никаких признаков воды… До последней степени утомленные, путешественники с трудом поднялись на вершину очередного холма.
Отсюда открывался вид во все стороны. Куда ни посмотри, всюду виднелись все те же надоевшие пески.
— Ну, — сказал дядя Прохор, оглядывая повалившихся на землю Павлика и Галю, — что скажете?
— Возвращаться, — заявил Павлик.
Прохор Иванович повернул к нему свое круглое, усыпанное капельками пота, обветренное лицо.
— Бесполезно, — пояснил Павлик, пожимая узкими плечами. — Птицы могут и за сто километров летать…
Он снял сапог и рассматривал дырку в голенище.
— Так, — кротко заметил Прохор Иванович. — Ну, а ты, Галя?
Галя ответила не сразу. Она долго оглядывала пустыню, покусывая уголок своей косынки.
— Жалко, — сказала она наконец, — жалко возвращаться.
В ее голосе были и разочарование, и обида, и усталость, и досада на то, что приходилось отказываться от мечты, которую она лелеяла весь долгий путь и которая главным образом и поддерживала ее силы.
— Итти сейчас дальше мы не можем, — констатировал Прохор Иванович. — Это прямо надо сказать. — Он подумал. — Но вот возвращаться ли?
Павлик с недоумением взглянул на него.
— А что же еще?
— Ночевать.
— Здесь? Какой смысл?
Прохор Иванович ответил не сразу.
— Смысл–то есть, но только если действительно вода тут где–то рядом. Тогда смысл очень даже большой. Все устали, а нам еще итти в лагерь, а потом все равно снова сюда?
— А кто знает, есть ли тут вода!
Оба повернулись к Гале. Девушка заколебалась. Как бы в поисках помощи и совета она оглянулась вокруг. Ответ пришел неожиданно. Невысоко над землей стремительно летела птица размером с голубя.
— Рябок! — воскликнула она.
Все трое провожали птицу взглядом.
— Возвращается, — оказала Галя, — к месту ночлега.
Рябок удалился, делаясь все меньше и меньше, и вдруг пропал. Никто не успел проследить, куда он делся.
— Сел — высказал предположение Павлик.
— Значит, здесь он ночует, — сказала Галя.
— Дело к вечеру, — согласился дядя Прохор. — Тогда выходит, — добавил он, — здесь и вода?
— Возможно, — подтвердила девушка.
Но Павлик не так просто соглашался. Сегодня он был упрям.
— Ничего неизвестно, — сказал он. — Может быть, так просто сел. Посидит — и дальше в путь.
— Может быть, — сказала Галя.
— И вообще необязательно, чтобы гнездовье было непременно у воды. Птицы летают далеко.
— Тоже верно, — согласилась Галя. Из чувства объективности девушка добавила: — Рябки носят воду птенцам за десятки километров. В зобе.
— Гм, — покряхтел дядя Прохор, — посмотрим, что будет дальше.
Но дальше ничего не было. Сколько ни смотрели путешественники в том направлении, где пропал рябок, там расстилались только полузаросшие пески, а над ними синело ясное небо.
Но появлялись и новые птицы.
Тогда дядя Прохор сказал сурово:
— Давайте решать. Воды у нас по полфляжке. Если оставаться, то завтра обязательно должны найти воду, иначе не выдержим. Мы немного отдохнули. Можем возвращаться в лагерь. Подзакусим и по холодку дойдем свободно.
Павлик молчал, щелчками сгоняя букашку, ползшую по песку.
Галя с тоской оглядывала горизонт. Уходить от может быть, близкой уже цели? Но могла ли она взять на себя ответственность твердо обещать, что вода здесь поблизости непременно есть?
— Дудки! — сказал вдруг Павлик. — Никуда отсюда не уйдем. — Он поднял голову и сдвинул кепку на
