Польское Наследство

— Не привлекай внимание, — посоветовал он тихо.

Она взяла его руку и поцеловала.

— Встань, встань, — сказал он тихо и трезво по-гречески. — У меня к тебе просьба.

Она встала.

— Завтра в час пополудни у меня намечена деловая встреча, — Бенедикт подмигнул девице слева, и та, не понимая ни слова, захихикала, решив по традиции простодушных людей, что предметом обсуждения на непонятном языке является она сама. — Я бы мог взять кого-нибудь из свиты, но их всех здесь знают. Мне нужен сопровождающий незаметный, чтобы никто даже не заподозрил, что меня сопровождают, и что я предвижу опасность. Во время путешествия я видел твои упражнения с луком и стрелами. Не бойся, кроме меня их никто больше не видел. Не откажи.

Некоторое время Эржбета молчала.

Ее упражнений никогда и никто не замечал. Мария, с которой они бок о бок провели много лет, сказала бы, что Эржбета никогда не упражняется, ей это ни к чему. В дороге она выбирала для упражнений моменты, когда внимание путешественников рассеивалось — либо рано утром, либо сразу после обеда, когда многие удовлетворенно отдыхали на привале. А Бенедикт казался ей все это время не просто легкомысленным, а — живущим в своем замкнутом мире, ничего кругом, кроме разве что годной в употребление плоти, не замечавшим. А он оказывается замечал, запоминал, и молчал. К безмерной благодарности Эржбеты добавилось безмерное уважение.

— Встреча в палаццо или на открытом воздухе? — спросила она.

— В саду, скорее всего.

— Сад видно с улицы?

— Да.

— Я согласна.

— Встретимся здесь в полдень, вот у этой таверны.

— Хорошо.

— Теперь поспеши в церковь. Быстрее, не задерживайся.

Эржбета кивнула.

Бенедикт засмотрелся на группу людей, толкущуюся по соседству. В центре группы на персональном низком сидении помещался местный трубадур с лютней в руках и блокфлейтой на шнурке вокруг шеи. На лютне он сопровождал мелодию распеваемой им сирвенты в ритме шести восьмых, а на блокфлейте играл интермеццо между станцами.

— Спою я вам, венецианцы,
Про то, как мне один монах
Сказал «Ходи, мой друг, на танцы,
Поменьше думай о делах,

А будут женщины, краснея,
Ласкать тебя, мой друг, тайком —
Не посоветую тебе я
Быть в деле этом дураком.

Не откажи ты им,
Рад будь гостинцам,
Станешь ты истинным
Бенедиктинцем!»

Толпа засмеялась. Трубадур сыграл несколько выразительных нот, вызвавших новую волну смеха, на блокфлейте, и продолжил:

— Скажу тебе не смеха ради,
Есть пожилой один аббат;
В палаццо папский пропуск даден
Аббату был, и, говорят,

Доволен всем аббат остался,
Обласкан свитой и любим,
Сказали — нежен оказался,
Отважен и неутомим!

Вот ведь какая честь!
Бодрый старик-то!
Всякому дело есть
У Бенедикта.

Снова засмеялись.

— Ты пойдешь сейчас со мной, — томно протянул Бенедикт, гладя девицу слева по спине. — А тебе мыться нужно чаще, — наставительно сказал он девице справа. — Да и толстая ты невероятно. Жрете вы в вашей Венеции, будто на зиму жиром запасаетесь. Вон ляжки какие. Не хнычь, вот тебе два динария. Ну, хорошо, вот еще один.

Отлучить, что ли, от церкви этого негодяя, подумал он. Какой еще аббат? Аббатам я не доверяю. Клевета явная! Ну да ладно, я сегодня добрый.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ROMA LOCUTA EST; CAUSA FINITA EST[11]

Домой Маринка вернулась за полночь, в плохом настроении. Мать, конечно же, не спала, ждала, смотрела строго и мрачно.

— Почему ты разгуливаешь по городу босая? — спросила она.

— Тепло.

— Почему волосы растрепаны?

— Не растрепаны, а распущены. Сейчас многие так носят.

— Этим многим двадцать, а не тридцать.

— Мутер, не читай мне нотации на ночь глядя, я спать хочу.

— Я получила известия из Саксонии. Если тебя все еще интересуют такие известия.

— По правде сказать, нет.

— Умер твой муж. Погиб на охоте.

Маринка села рядом с матерью и посмотрела на нее жалобно и устало.

— Что же теперь делать? Нужно ехать в Саксонию?