Прибыл доктор Джамаль, хуй его знает, как там его звали на самом деле, но Джамаль ему подходило, он не задавал вопросов, носил бороду и был беглым зверьком, спасавшимся у нас от соотечественников. Доктор он был хороший, лечил огнестрельные и ножевые ранения, деньги любил.
Джамаль зашил Ваде вены, перевязал, взял деньги и исчез.
Я думаю, что если бы дать ему денег больше, он так же тихо перерезал бы Вадику горло.
Мартьяныч выздоравливал, розовел и думал, что все обойдется, – следил за новостями, один раз попытался ночью куда-то позвонить, но был равнодушно избит хмурым пацаном, проводящим сутки с ним, а сутки со своей женой, тещей и ребенком, все в одной комнате.
А потом повязки сняли, и Вадя стал как новенький – маленький, толстый, поросший черным мехом мужчина сорока пяти лет.
«Мохнатый комочек говна» – так его назвал бывший компаньон.
Я к тому времени сильно устал, ежедневно встречаясь с группами потерпевших и объясняя, что вначале он должен мне, а потом уже им. Но все было тихо, стрелки не перерастали в перестрелки, и даже наши братья из Ичкерии вели себя почти как люди – только верещали громче других.
Пора было съезжать с хаты, которую Вадя снимал, безбожно пыжа, и в которой пол был в кое-как замытых кровавых пятнах. Переехали ко мне.
Я собирался съезжать, не сошелся характером с хозяевами, искал себе другой дом, так что Вадя не помешал.
Дела шли плохо, из всего имущества у комбинатора осталась одежда, бритва и баночка лубриканта, купленного его холуями, когда у него еще были холуи, в секс-шопе. Лубрикант для ебли в жопу. Вадя ебал девушек в жопу и на этом не экономил. На подобные развлечения и ушли заемные средства. Ну, еще на хаты, машины, коньяк, деликатесы. На виагру. Мои двадцать штук ушли туда же, в девичьи очечки.
Лубрикант еще сыграет свою роль в деле, такой небольшой флакончик, сантиметра три в диаметре и в длину сантиметров восемь. Моя тогдашняя подружка, шершавая херсонская девушка, любительница анального секса и каламбуров, сказала о нем следующее:
– Им можно его же намазать и затусовать…
По мере выяснения обстановки я заметил, что Вадя выглядит все хуже и хуже. Сначала исчезли часы, потом свитер «Пол и Шарк», вместо него появилась байковая рубаха в клеточку, потом ботинки «Сержио Росси» превратились в китайские кроссовки «Abibas», правда, джинсы были Вадины – ну да куда ж они денутся, дикий размер, притом что штанины укорачивались при покупке сантиметров на десять. Ничего из его кишок мне не подходило, оставалось утешаться, что пацаны теперь будут выглядеть солиднее, не как раньше – сбор блатных и шайка нищих.
Времени было достаточно, разборки продолжались, возникали какие-то бредовые совместные проекты использования Вадиных талантов, а он тем временем сидел на хате, на вопросы отвечал односложно, плакал. Депрессия, блядь. Нужно было его как-то отвлечь от дурных мыслей.
Идея со свистом носилась в воздухе…
– Слышишь, ты, пидор, а хули ты так вольно живешь?
– Что? – глаза у Вади полезли на лоб, не от смысла вопроса, а от живодерского тона.
– Будем тебя пороть, ебуна!
– Как… пороть?
– Розгами, блядь! – я расхохотался как демон, в хорошем смысле этого слова.
Тут же все завертелось, поехали за розгами, стали обсуждать, как лучше пороть, движуха. Все устали от этих стрелок.
Толком никто ни хуя не знал – так, понаслышке, по старым фильмам, по садистским порнухам. Вспомнили, что розги размачивали в соленой воде, в хрестоматии школьной какие-то россказни, Чехов или кто там еще, Тургенев.
Культура порки у нас совсем утеряна. Мусора пиздят дубинками, пацаны – битами или клюшками, одного бедолагу дюралевыми веслами отъебашили.
Плети, кнуты, розги – для современного человека это все бутафория, оперетта, понарошку.
Приехали пацаны с розгами, нарезали вербы. Вадя разделся, обвел всех тяжелым взглядом, лег ничком, складки жира растеклись по дивану грязно-бордового цвета, все это стало похоже на место преступления, чем и было.
Дальше свист, стоны и багровые полосы на спине.
Ну и смех, шуточки, на хуя же все это затевалось…
– Поперек отхуярили – давай вдоль!
– Бля, в клеточку получился. Это же Клетчатый, блядь!
– Дай я его переебу, за всю хуйню, я наискосок буду пиздячить…
– Сука, розги хуевые, ломаются.
– Блядь, люстра посыпалась!
– Да хуй с ней!
Через час кончились розги, а Вадя был еще недопорот.
Спина в мелкую клеточку, багровые, синие, лиловые клеточки на желтом фоне, густая черная шерсть, похоже на старый, местами вытершийся плед. Вадя держался молодцом, не кричал – только стонал и пыхтел, отдувался.
Пол был усыпан изломанными розгами, пластмассовыми подвесками с люстры, еловой хвоей, окурками, хуй знает чем еще.
Закурили, дали Ваде стакан воды, он звякал зубами по стакану, пил и смотрел исподлобья, очень недобро. Я думал, как бы его еще развлечь.
Пиздовать ночью за розгами никому не хотелось, мороз, ветер, да и хрупкая зимняя верба не оправдала надежд. Устроили на хате шмон, смотрели, чем бы еще его выпороть, нашли кусок стального троса.
Хозяин хаты, ебаный черт, завалил балкон всякой хуйней: разобранными моторами, проволокой, какими-то непонятными железками. Думаю, все эти вещи были спизжены им на заводе. Время от времени я развлекался, выбрасывая этот лом за борт, наблюдал, как он приземляется. Самый лучший звук дал блок цилиндров от «Москвича», соседи даже вызвали мусоров.
После первого удара тросом кожа на спине у комбинатора вздулась, рубец почернел, налился кровью. Вадя завизжал, скатился с дивана на пол, стал бело-желтого, пергаментного цвета, как свежий труп.
Спускать с него шкуру пока не входило в наши планы, но взгляд у него был очень недобрый, а хотелось, чтобы Мартьяныч смотрел добро и кротко, нужно было с ним еще поработать.
Тут я и вспомнил одну историю, которую рассказал мне много лет назад знакомый, вернувшийся из Ливии, – он строил какую-то электростанцию для полковника Каддафи.
Муаммар время от времени ловил клин и резко менял политику. Где-то в середине восьмидесятых он от строительства социализма перешел к строительству исламской джамахирии. От социализма остался дефицит – во всех магазинах стоял, в основном, какой-то один товар. Томатная паста, например. Ну а первым исламским делом стал запрет на алкоголь. Наши строители жили отдельно от арабов, в барачном городке, посреди пустыни. Ввозить алкоголь специально для наших быков, конечно, никто не собирался. Жлобы долго не думали и начали гнать самогон из томатной пасты. Перепадало и туземцам, в Сахаре появился еще один оазис.
В выходной день в советский поселок приехал джип с двумя ливийскими полицейскими и переводчиком. По местному радио всех строителей попросили собраться на площади, возле столовой, и, когда черти собрались, переводчик зачитал бумагу.
В бумаге было сказано, что советский гражданин Колодяжный продавал ливийским гражданам алкоголь, что строго запрещено законами Ливийской джамахирии.
За это исламский суд приговорил Колодяжного к ста палочным ударам.
Тут же из джипа достали и установили на земле какую-то специальную треногу, а из толпы вывели охуевшего от такого оборота бутлегера.
Полицаи уложили его на землю, взяли за ноги, зажали лодыжки в привезенном приспособлении и дали самогонщику сто раз палкой по босым пяткам.
После этого переводчик поблагодарил всех за внимание, полицейские собрали треногу, упаковались в джип и уехали.
