— Евский! — еще раз гаркнул я… Сегодня оба хотя бы в рукавицах. Не ломают ногти.
Я не стал выдергивать пацанов из работы надолго, дабы их же не подставить. Солдаты на этот счет соображают быстро… Любимчиков не любят.
Отозвал их на коротко, на три минуты — только отдышаться.
Спрашиваю:
— Ну?.. Не тяжело катать бочки?
— Никак нет, товарищ майор… Ста… стараемся!
Как рыба, раскрывает рот. Такая улыбка… И задышка одновременно.
Я еще не знал, что я придумаю. Чем занять эти три минуты… Я стал показно (и слышно для солдат) бранить за грязноватые гимнастерки. За болтающийся ремень. Что, мать их, за неряхи!
Оба тотчас, сразу подтянули ремни. Но не сразу после бочек налаживается солдатское дыхание.
— Вы, пацаны, отработали свой месяц… Однако колонны в вашу сторону пока что нет. Майор Хворостинин и майор Костомаров оба в госпитале… Знаете?.. Слышали?.. Оба поводыря в ауте, будем их ждать.
Я добавил:
— А пока что подыщем вам работенку полегче. Хотите на кухню?.. В охрану — нет… доверить охрану я не могу. Не имею права… А на кухню — пожалуйста.
Нет, они не хотели на кухню. У Алика даже глаза побелели. (Боевой солдат. Боялся оскоромиться!)
Слабым голоском запротестовал:
— Т-т-товарищ майор… Не н-надо кухню… М-мы солдаты. Нам н-надо вернуться…
И этот дубоватый Олег-Олежка вдруг вытянулся по стойке смирно. Сейчас вякнет, что долгу верны.
Я, опережая, сердито прикрикнул:
— Знаю, знаю про долг.
А инициатива у Алика. Как заводной:
— Отправьте нас… К своим… Т-товарищ майор. Вы обещали.
— Я обещал — значит, отправлю.
И ах как просиял!.. Весь засветился… Губы дрожат.
И тут же бросился назад, к бочкам. Счастливый!.. Готов работать и работать. Принимать летящую гулкую бочку на грудь. Настоящий шиз! И Олег за ним… Труба зовет. А ведь оба еле стоят на ногах.
Я ушел…
Ефрейтор Снегирев, попросту Снегирь, вроде бы их опекает. Как своих. Он их нашел — он их пригрел.
Снегирь (по рассказу Крамаренки) остановил над ними насмешку — пресек идиотскую шутку заскучавших курцов. Отменная солдатская шутка!.. Во время перекура… Когда сидели и смолили возле песочницы, мои солдаты-грузчики вдруг начали меж собой перемигиваться и переглядываться… То туда посмотрят, то совсем в другую сторону… И шепотком друг дружке: «Офицер… Офицер!..» — после чего Олег, то бишь рядовой Алабин, вскакивает… взлетает пружиной… Называлось у них
Я и Руслан сразу получили по штуке…
До холодов мы активно занимались меной или выкупом наших пленных — безухих подчас, насилованных. Солдата Дроздова я видел только на фото, с улыбкой до ушей — везунчик, не покалечен, не обижен. Такое бывает… Война.
Мужики всё гуляют: Костомаров с дизентерией, Хворь с капельницей. Оба в загуле… И отправлять что-либо (или кого-либо) с колонной в сторону Ведено больше, чем риск. Молва дело скорое.
Обе фамилии слишком длинные. С четко разделенными слогами — Хворостинин и Костомаров. Иногда представляю их написанными. Фамилии проводников гнутся, изгибаясь перед моими глазами… Как гнутся и изгибаются в дороге колонны, которые они ведут.
Разгрузки-погрузки нет уже третий час. Кайф!.. Сидят в тени на скамейках мои краснолицые. Смеются. Рядом с песочницей… Чтоб было куда воткнуть окурок. Место для расслабляющей солдатской болтовни о девчонках. О взрослых, опытных женщинах.
Я иду вдоль пакгаузов. Не тороплюсь. Под солнышком.
— Ну, вы!.. Обхохотались уже! — начальнически кричит вдруг ефрейтор Снегирь на солдат.
Я слышу, но, конечно, не оглядываюсь. Не хочу. Не вижу и не слышу. Это их дела… Так устроена, так налажена самодостаточная солдатская масса.
Ага!.. Снегирь в очередной раз защищает контузика.
— Олежка! — грозно восклицает Снегирь.
Притихли.
— Олежка!.. Ну-ка поди к турнику… Покажи пример этим толстожопым!
И рядовой Алабин, он же Олежка, идет к турнику, что в двух шагах от песочницы… И начинает подтягиваться. Демонстрация не силы, но хотя бы ловкости!.. Дело в том, что солдаты-грузчики после ночной тягловой работы слишком много едят. Врач объяснил… Жрут!.. От ночных перенапрягов сердца… надо или не надо, тело грузчика набирает силу и массу впрок. И потому на турнике такой солдат висит тяжелым мешком… Ну, три раза подтянется. Ну, четыре.
— Девять… Десять… Одиннадцать, — считает громко Снегирь.
Даже в такой миниатюре покомандовать сладко. Еще как сладко!.. Снегирь явно доволен уроком, который он так наглядно дает солдатам. Искусство управлять!
На идущего мимо майора Жилина ефрейтор Снегирь не оглянулся. Хотя, конечно, видел меня. Смышленый и чуткий, Снегирь все понимает.
— Четырнадцать… Пятнадцать…
Косым взглядом вижу, как подтягивается к перекладине тонкое солдатское тело. Как гнется… Как трудно дается рядовому Алабину каждый следующий раз… Я иду стороной. Это их дела. Но в такт и вдогон каждому следующему числу про себя повторяю. Как бы невольно: «Давай, солдат… Давай!».
Глава восьмая
Меня вызвала охрана, мол, на въезде непорядок. Я чертыхнулся, но поспешил к воротам, по пути туда уже слыша сигналы БТРов. Эти их гундосые бэ-бэ-бэ. По мозгам били… За воротами две боевые машины с солдатней. Будут сопровождать мой бензин. Ждут… Так что им и не надо въезжать к нам в ворота. Они, сигналя, просто баловались. Просто скучали!.. Первый БТР выдавал подчеркнуто прерывистые бэ-бэ-бэ, второй БТР отвечал, предпочитая длинные… Общались морзянкой.
Солдаты, ожидая, сидели где пришлось, на камнях… на траве… на бревне… Но как сидели!.. Не просто небрежно, а отвратительно. Похабно сидели! — вот точное слово. Расставив колени. Как бы выставив, выпятив член вперед… Бугром… Так сидят солдаты, разминувшиеся с пулей. Их дважды, как я знал, уже поутру обстреляли. По похабной посадке обстрелянных сразу узнаешь. Никаких же сомнений — именно они, уцелевшие, должны зачать детей. Они ведь должны передать потомкам свое умение выжить. Для следующих поколений… Член вперед, уцелевшие! Пережравшие боевого адреналина!.. При этом какая густая, какая сгустившаяся тоска в глазах. Они ждали женщину, бабу… дайте бабу!.. любую, всякую… а не этого сучару, майора Жилина, чего он
