Владимир Соловьев
Матрешка
Упражнения в русском
Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
1
— Когда вы расстались?
— Что-то около пяти. По солнцу судя.
— А не проще было взглянуть на часы?
— Редко когда так делаю. Только чтоб проверить, ошибся ли — и насколько.
Некто — из здешних неполноценных французов, предположил я по внешнему виду — уставился на меня ошалело, будто я псих какой.
— У нас в семье такая установка — определять, который час, где юг и где север, по натуральным признакам. И Танюшу приучаем. Судя по тому, что солнце уже зажгло поверхность океана, было около пяти, — оно еще не село, но катилось за окном.
О моем детстве в Юте рассказывать не стал. Там ни у меня, ни у моих братьев и сестер часов в помине не было, но никто ни разу не опоздал на урок, как позже — на свидание или деловую встречу. Я всегда приходил раньше, а они почти всегда запаздывали. Ждать тяжело, нервозно, но дождаться — какой кайф! Ожидание есть плата за встречу. Так всю жизнь и живу — ожидая, надеясь, отчаиваясь.
— Вы шли по прибрежной тропе навстречу друг другу, верно?
— Да, я с Танюшей, а Лена одна. Если туда и обратно, Танюше не по силам, а поворачивать с полпути — жаль: самая живописная здесь тропа. Вот мы и решили одолеть ее с двух сторон: Лена высадила нас у Селедочной бухты, сама поехала к Волчьему мысу и оттуда пошла нам навстречу. Должна была пойти, — поправился я. — Где-то посередке мы бы с ней встретились — привет, привет — и разошлись. Каждый своим путем. Таков был уговор. У Волчьего мыса мы бы с Танюшей взяли машину — и обратно к Селедочной бухте, чтобы забрать Лену.
— Не встретив ее на полпути, вы стали беспокоиться?
— Нет, позже. Она ходит медленнее, часто останавливается, разглядывает все вокруг, собирает грибы, ягоды. С грибами в этом году не очень, зато ягод полно — малина, черника, на болотах морошка. А Лена — большой спец по всему дикорастущему. Да еще брошенные сады по пути с одичавшими яблонями, кустами смородины, крыжовника и каринки.
— Каринка?
— Это по-русски. А по-английски у нее скучное, бюрократическое имя — servicebeny. Кожица слегка соленая от морских брызг, зато внутри сладчайшая ягода, индейский изюм — аборигены высушивали ее на солнце. Если б не Лена, и не подозревал бы о ее существовании. Куда бы летом ни ездили, она вставала раньше всех и собирала Танюше ягоды к завтраку. Когда вместе ходили, Лена от нас отставала, аукались — для Танюши игра, а я весь извелся однажды, потеряв Лену. Попрекала, что нелюбопытный, что хожу, чтоб отметиться: еще в одном месте побывал. И вправду, у меня скорый, спортивный шаг. А Танюшу часто беру на плечи.
— Разминуться не могли?
— Если идти, не сворачивая, по тропе вдоль берега, — нет. Но в двух местах от нее отходят боковые тропинки — обе ведут к промежуточной стоянке, образуя петлю. А от петли отходит еще одна тропинка и серпантином взбегает в гору. Лена могла, конечно, сбиться, не заметив указателей. Еще я подумал, могло случиться что с машиной — у нас довольно старая «тойота-камри», больше ста тысяч миль. Но когда мы вышли к стоянке у Волчьего мыса, машина была на месте.
Подумал немного и решил не рассказывать, что обнаружил в машине прощальный от нее привет — несколько веточек пахучей земляники. Это в августе-то! Лето было холодным, вот сезонные сроки и сдвинулись. Отдал букетик Танюше — равнодушно склевала ягоды, а веточки выбросила в окно.
— Помчали к Селедочной бухте, где должны были встретить Лену, — вдруг правда разминулись? — продолжал я. — На всякий случай заехали на промежуточную стоянку. Потом обратно к Волчьему мысу. С полчаса мотались. От каждой стоянки углублялись немного в лес. Кричали, звали. Один раз Танюше показалось, кто-то ответил. Я приложил палец к губам. Ничего. Послышалось или нафантазировала, с детьми это сплошь, воображение у них — не в пример нашему. В конце концов отвез Танюшу в кемпграунд, сдал на попечение пожилой паре из Флориды, у них трейлер, а сам — к промежуточной стоянке. Пробежал всю эту чертову залупи-ну. Да что толку?
— Одно только странно. Вот карта. Ваш путь, говорите, занял два с половиной часа. Столько же приблизительно времени ушло, если бы, не расставаясь с женой, вы пошли все вместе по обходной петле.
— Она только дважды выходит к морю. — И показал на карте два эти выхода: — Мэтью-Хэд и Сквос- Кэп. А мы хотели пойти именно береговой тропой. Виды там обалденные.
— Вы, случаем, не ссорились сегодня с женой? — спросила меня все та же представительница нацменьшинства в этой двуязычной провинции. Похоже, я не очень убедительно объяснил, почему мы отправились отдельно друг от друга.
Расспрашивали — чтобы не сказать допрашивали — несколько человек, но самые въедливые вопросы задавала мамзель. Меньше тридцати, наверное. Выглядит чуть шлюховато. Небольшая, смазливая, черноглазая, в больших очках, недоверчивая, самоуверенная, занозистая. Почему именно она меня пытает? Я здесь чтобы получить помощь, а не по подозрению в убийстве. Пока что по крайней мере. Да и кто такая, чтобы задавать вопросы, не имеющие отношения к поискам Лены?
— Следующий вопрос, — сказал я, не вступая в пререкания, да и какой смысл? Я, конечно, догадывался, что своим умолчанием разжигаю не только любопытство. А попробуй определи, что стоит говорить, а что — не стоит. Нет, пускаться во все тяжкие нашей семейной жизни по второму заходу, в прилюдных воспоминаниях — да на хрен! Из головы все не шли двое русских, что повстречали мы с Танюшей, так и не найдя Лену.
Француженка устало глянула на меня — ей, конечно, не впервой такие семейные сокрытия. Если только она та, за кого ее принимаю. А кем она может быть еще — откуда такая дотошность? Или это ее личная черта, а не профессиональная? И с чего вдруг возник вопрос о наших ссорах?
— На всякий случай спрашиваю, — объяснила француженка. — Дело в том, что сегодня утром от кемперов поступили две жалобы. Одна — на ночной лай собаки, другая — на шум в соседней палатке. Эта палатка на тридцать седьмом участке. Ваша?
— Наша.
— Соседи утверждают, что из палатки ночью слышались голоса, похоже на выяснение отношений, доходило до крика, но о чем был спор — не разобрали: говорили не по-английски.
