Скорее всего так и есть. Так вот, Елена Константиновна родилась в Иркутске в 1974 году. В метрике на месте отца — прочерк, мать погибла в авиакатастрофе. Совпадает?
— Один к одному, — рассмеялся я.
— Не спешите радоваться. Дальше возможны разночтения. После смерти матери Лену удочеряет пожилая бездетная чета: он — офицер, она — домохозяйка.
— Первый раз слышу.
— Продолжаю. В восьмилетнем возрасте девочка удирает из дома, ее находят и возвращают приемным родителям, но те почему-то отказываются взять ее обратно, и она попадает в детский дом, из которого тоже вскоре убегает. Мне не удалось раздобыть никаких сведений о ее жизни в течение приблизительно года, пока была в бегах. Не знаю, считать такое детство несчастным или счастливым, но она росла, как трава, без присмотра и без любви. В одиннадцатилетнем возрасте поступает в Иркутске в хореографическое училище на полное обеспечение.
Я молчал, хотя все было для меня внове: и приемные родители, и детский дом, и побеги, и хореографическое училище. Лена глухо что-то рассказывала про тетку, у которой жила, пока не уехала в Америку как полукровка.
— А кем она была записана в паспорте?
— Национальность? Русская. Как и ее мать. Что не исключает, конечно, каких-то еврейских корешков. Вполне возможно, ведь евреи были среди сибирских золотоискателей. Мы в этом направлении не копали. Если, конечно, вы настаиваете…
— Нет, теперь уже все равно. Но уехала она из России именно на еврейской волне. В семнадцать лет.
Трубка некоторое время помалкивала, я даже подумал, что нас разъединили. В конце концов Борис Павлович про-клюнулся.
— Почему в семнадцать? — переспросил он. — По нашим сведениям, она улетела в Штаты, когда ей едва исполнилось четырнадцать. И вовсе не по еврейской визе. У нее было гостевое приглашение, липовое или настоящее — не знаю. Официально она ехала поступать в Джульярд-скул в Нью-Йорке. Многим казалось, у нее есть шанс — подавала надежды, была одной из лучших учениц в Иркутском хореографическом училище, в Питере отхватила поощрительную премию на балетном конкурсе «Майя» за па-де-де Чайковского.
А я-то думал, что, приехав в Америку, она сразу же поступила к нам в Куинс-колледж. Так по крайней мере следовало из ее рассказов. Куда ухнули три года — с четырнадцати до семнадцати?
Вот именно: знак вопроса.
Вспомнил почему-то ее прочувствованное сочинение про «Лолиту» — написанное с точки зрения Лолиты. А что, если все-таки она — не она?
— И Володя ей, конечно, никакой не брат? Снова молчание, как будто прервалась связь. Я не выдержал и алекнул. Борис Павлович мгновенно откликнулся:
— Нет, почему же? Единоутробный брат, хотя росли порознь. Отцы неизвестны в обоих случаях. Мамаша была гулящая. Дети в забросе. Если бы не авиакатастрофа, был бы, думаю, целый выводок.
Я представил себе этот хвост — полдюжины Володь, и каждый с золотой фиксой во рту. Могли быть, конечно, и сестры, но растиражирование Лены меня еще меньше устраивало. Если она Лена, а не пользуется чужим именем, маскируясь незнамо зачем и от кого. О Господи! То, что Володя оказался не самозванец, а всамделишный брат, веселило мое сердце. Мысль об инцесте пришла спустя несколько дней и больше уже не покидала меня.
— А чем он занимался в России? — спросил я больше для проформы. На какое-то время я и вовсе потерял интерес к отбывшему в неизвестном направлении на пакистанском лайнере родственнику моей жены.
Борис Павлович словно ждал этого вопроса:
— Информация у нас довольно поверхностная, непроверенная, но определенно могу сказать, что одно время толкал «дурь», потом занялся рэкетом в Сибири — опять с наркодельцами, но не на главных ролях, а так, на побегушках, что-то ему обламывалось — не жировал, но навар имел. Короче, бабкодел по мелочевке и где придется. Дважды привлекался — один раз сошло с рук, отвязался, адвокат упирал на тяжелую среду обитания, другой раз — припаяли трояк. Отмотал срок и, как откинулся, опять при деле: тюрьма не перевоспитывает человека, но усовершенствует его криминальные таланты. Вот он и подался в новый бизнес. На золотую жилу набрел.
Борис Павлович замолчал, и я так понял, что раздумывает — говорить или нет.
Я тоже помалкивал, хотя от моего равнодушия не осталось и следа. Даже не записал новое для меня слово «откинулся», что на уголовной фене значило скорее всего «освободился», — не до того было. Стало как-то тревожно, словно от новой профессии брата Лены зависело мое собственное существование.
Наконец Борис Павлович заговорил:
— Повторяю — у нас нет доказательств, скорее подозрения. Были бы доказательства — не разгуливал бы сейчас на воле. Он занялся наймом и переправкой путан за границу. Сначала — в Стамбул, а оттуда в Западную Европу и Штаты.
— Сутенер?
— Однозначно. По-нашему, папаша. Хотя с некоторыми особенностями. Во-первых, заочный — поначалу страну не покидал. Во-вторых, замаскированный — официально его агентство подбирало девочек и девушек для продолжения учебы или для работы за границей: официанткой, массажисткой, продавщицей, сиделкой, домашней прислугой. Да мало ли! Вот почему ему инкриминировалось не сутенерство, а изготовление поддельных документов, хотя кормился он, конечно, от проституции. Наконец, в-третьих, его агентство было, похоже, филиалом некой разветвленной организации, которая платила лично ему до полутора косых комиссионных за каждую девочку — в зависимости от ее рыночной стоимости. Довольно скоро всплыло, что его клиентки предназначались на мужскую потеху и сразу же по приезде оказывались в борделях либо на улицах «красных фонарей». Его пытались привлечь к судебной ответственности, но он опять отмазался: по его словам, агентство не способно уследить за злоключениями клиенток за пределами России. Его кореш, который подзалетел на три года, был куда как откровенней, весь расклад выдал, терять ему все равно было нечего: как раз против него у следствия имелись неопровержимые улики, он сопровождал клиентуру за границу. Вот и заявил на суде, что девочки знали, на что шли и каким местом будут зарабатывать. Пожалуй, верно по отношению к большинству, хотя не исключены мелодраматические сюжеты. «И двенадцатилетние?» — спросил его прокурор. В ответ подсудимый расхохотался: «А почему нет? На них пробы негде ставить! Любви все возрасты покорны». Напарник шел по другим статьям: нарушение режима пересечения границы, вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность и, наконец, прямым текстом — торговля живым товаром, то есть сексуальными рабынями.
— Торговля?
— Продажа в рабство. В Стамбуле, куда чаще всего сбрасывается девичий десант из России, есть по крайней мере несколько гостиниц в «русском» Аксарае, где регулярно устраивается невольничий рынок. «Гёрлс» делятся на оптовый товар и штучные экземпляры: первые попадают обычно в турецкие, китайские либо польские притоны, а штучный товар — в Западную Европу и Америку. Дальнейшая их судьба, по мере старения, точнее, взросления, также разнится. Ночные бабочки на панели — это обычные шлюхи, дешевка. Классом выше — бордельные барышни для утех и телефонные проститутки. Наконец, заказные дамы полусвета, другими словами — хай-леди. Экстра-класс, больше для понта, чем для дела, но идут по пятьсот баксов за час, а то и зараз — представьте, есть, оказывается, и такая такса. Основной клиент у них, как ни странно, — новые русские, которые тусуются по заграницам, находясь там на отдыхе, по делам или в бегах.
Я уже обо всем начал догадываться, но все равно слова Бориса Павловича — как обухом по голове:
— В смысле отбора вашей будущей жене повезло: она прибыла в Штаты, минуя Стамбул, в партии таких вот малолеток, а на нашей фене — вы, помню, коллекционер таких словечек — «сосок», «синявок», «малышек», «сопливок», «сыроежек» или «путан с бантиками». От двенадцати до шестнадцати. Судя по всему, ваш новоиспеченный родственник обслуживал педофилов. Возможно, это был всего лишь предлог. Двойной камуфляж: официально она ехала поступать в Джульярд-скул, неофициально — в бордель для
