«наладился», да? Мне уже нужен толмач с русского на русский.
Похоже, поставил бывшего студента в довольно затруднительное положение, но мне без разницы. Сама судьба послала его — случайностью эту встречу не объяснишь. Поглядим, как выкрутится. Каким бы запутанным ни был лабиринт, из него всегда есть выход, если только блуждание по лабиринту не предпочтительнее выхода из него. Разве не так? Он мог меня послать куда подальше, но сказалась, по- видимому, прежняя субординация — вот он и пустился в объяснения, отговаривая:
— Не совсем в гости. Скорее на явочную встречу с дружками-приятелями. Нечто среднее между закрытым клубом и бизнес-центром.
— Хаза? — не удержался и продемонстрировал знание воровского арго.
— Пусть будет хаза, — рассмеялся мой бывший студент. — Или хата. «Матрешки» называется.
— «Матрешки»? — переспросил я, и какое-то смутное воспоминание шевельнулось, будто я сам нашел это слово применительно к Лене, еще даже не подозревая о существовании борделя с таким именем.
— «Матрешки». Простенько и со вкусом. А куда еще податься братве? Крутимся, варимся, оговариваем условия контрактов, подписываем документы, делим общак, отстегиваем должки, укрепляем связи. Отпашем свое — потом законный отдых: сауна, бассейн, бар, солярий, бильярд. Плюс массаж: тайский, европейский, общий, классический, эротический.
— Была не была! Тряхну стариной. А массажистки?
— Шикарные. Из тех, что достают. Особенно одна. Главное — надежные. Что в эпоху СПИДа немаловажно. Презервативы — в обязательном порядке. Еженедельный врачебный осмотр, но это скорее так — подстраховка, за все время ни одной инфицированной. Потому что клиентура более-менее постоянная. Новички — только по рекомендации прежних клиентов. Все женатики, никаких связей на стороне. Не считая матрешек. Кстати, вы женаты, Профессор? — спросил он и странно как-то усмехнулся, но я тогда не внял, занятый своей игрой и не предполагая, что со мной тоже ведь могут играть в кошки-мышки. Вот именно — я казался себе котом, а был мышкой. Котом был мой бывший студент, который выпал из моей памяти вместе с остальными, за единственным исключением.
— Женат, — помедлив, сказал я и ужаснулся двусмыслице сюжета.
— Тогда поладили. Могу вас рекомендовать, хоть вы все равно будете среди нас белой вороной, — осклабился мой собеседник.
— А если нагрянет полиция?
— Какая здесь полиция! Во-первых, главный американский идол — прайвиси. Во-вторых, на случай облома всегда можно объяснить, что русские гуляют — день рождения или просто вечеринка, а если кто из гостей и уединился с кем, так хозяйка — не мамочка, гости — не дети. Полиция — тоже люди: можно дать на лапу или пугануть. Ошпарятся — и отлетят. То есть слиняют, — пояснил он. — Все еще желаете полакомиться клубничкой, Профессор?
— Пошли, — нетерпеливо сказал я, боясь опоздать и упустить шанс.
— Прыткий вы, однако.
Вспомнил наконец моего студента и забавную историю, с ним связанную. Единственное, что осталось скрыто за семью печатями моей капризной с возрастом памяти, — имя. Оказалось, не суть важно: как в своей среде, так и в противоположной — правоохранительным органам разных стран — он был известен под псевдонимом, заимствованным у знаменитого киногероя.
Нет, не Джеймс Бонд.
Открыла нам дверь сама мадам, по-русски — бандерша, для своих лет даже красивая: как любят выражаться русские классики, со следами былой красоты на пятидесятилетнем или около того лице. Мы попали в нечто вроде сеней, а уже оттуда хозяйка повела в глубь дома, где я ожидал увидеть понятно кого, не загадывая наперед ни моей, а тем более ее реакции.
Просторная гостиная — большой сосновый стол посередке, вокруг некрашеные скамьи и табуретки. Под избу сработано, стиль рюсс. На стенах — иконы, на стеллажах — разностильные и разнокалиберные матрешки, которые я воспринял как намек на разнообразие отсутствующих пока девичьих экспонатов: в комнате были одни мужики. Мы угодили в разгар какой-то разборки — пока что словесной: вид у всех был малость разгоряченный. Или это на них подействовала водяра? Выпивка была представлена на столе избыточно — бутыли с «Абсолютом» и «Мартелем», зато сугубо русский закусон: бородинский хлеб, семга, блины с икрой, шматами нарезанное сало, холодное мясо, соленые и маринованные грибы, малосольные огурчики, ополовиненные луковицы, из горячего — пельмени. В комнате повис сизый дым — нигде сейчас столько не курят, как в России (разве что в Японии), При нашем появлении разговор смолк, на меня воззрились с недоумением, которое не исчезло после того, как чичероне представил меня. Белая ворона.
— А где настоящие матрешки? — поинтересовался я, пытаясь снять напряжение, и мне было отвечено припевом знаменитой советской песенки сталинских, кажется, времен:
Первым делом, первым делом самолеты, Ну а девушки, а девушки — потом.
Бандерша вручила мне альбом, в котором живые матрешки были представлены в соблазнительных позах, считай — без ничего. В этом разнообразии было однообразие, индивидуальные лица и фигуры сводились к единому любовному знаменателю. Я нервно перелистал альбом, но ее не обнаружил. Вспыхнула безумная надежда, хотя я сам, собственными глазами видел, как она впорхнула в этот вертеп. Бандерша тем временем рассказывала об успехах в бизнесе — помимо лонг-айлендовского дома для утех, у нее в Манхэттене «Russian Vodka Room», а на Волге, откуда родом, совместное с одним техасцем предприятие — теплоход-гостиница с «нумерами» на третьей палубе. Слушал вполслуха. Что, если я опоздал и ее уже кто-то еб…т из новых русских?
В любом случае опоздал, ибо это было вчера и позавчера и позапозавчера, успокоил я себя такой хитроумной констатацией факта.
Она появилась вместе с четырьмя другими матрешками, мало от них отличаясь, — все в пышных юбках с цветастыми подолами, поверх тонких блузок расписные платки. Вперилась было в меня, но тут же отвела взгляд, ничем не выдав. Стиль рюсс ей к лицу — красива, как никогда. Конспирируясь, стал было заигрывать с рослой черноглазницей, но быстро отвалил, обнаружив, что «студент» уже фалует мою милую. Подчиняясь субординации колледжа, тут же мне ее уступил. Изобразил нетерпение, и Лена сама ввела меня в лабиринт.
Заготовленные слова застряли в горле. Дал волю слезам — рыдал как ребенок. Лена утешала, гладила по щеке, целовала и в конце концов распалила. Как блядь она оказалась еще желаннее, чем жена. Набросился на нее, как зверь, а кончив — стыдобища! — на какое-то мгновение вырубился» но это мгновение в добрых полчаса. Как они говорят, родимчик сделался. Сказались бессонница и нервотрепка последних дней. Или это сама природа ввела в меня анестезирующее вещество? Когда врубился обратно, первое, что увидел, сидящую рядом на табурете Лену — одетую, с застывшим взглядом, неподвижную. Наблюдал за ней с полминуты, пока наши взгляды не встретились. Не говоря ни слова, быстро оделся и вышел из комнаты. В гостиной было пусто — одна хозяйка борделя. Я вынул кошель, но она улыбнулась:
— За вас заплачено.
— Кем?
— Не все ли равно. Вы — наш гость.
Мне бы задуматься над неожиданным гостеприимством бандерши, но моя голова и без того трещала от полученной в тот день информации — вот и не смекнул. Думал совсем о другом.
Что, если вся тайна женщины, которая изводит нас, — в отсутствии у нее эрекции и эякуляции, а возможно, и настоящего, как у нас, оргазма? Мужчина в этот момент не может фальшивить, а женщина, эта природная лжица, — сколько угодно! Тем только, собственно, и занята. Что есть эрекция — сила или слабость мужчины? Эрекция, которая возникает не только по любви, но и от импульса памяти, от сновидений, от тряски в автобусе, от давления переполненного мочевого пузыря. И почему Лена-матрешка возбуждает меня еще сильнее, чем Лена-жена? Неожиданностью перевоплощения? Разгадкой тайны?
Какая же это разгадка, когда в одной матрешке сидит другая, в другой третья, в третьей четвертая — несть им числа, и все матрешки — на одно лицо? Точнее, на одну муфту. Да и сама любовная развязка сводит на нет отличия любовных сюжетов одно от другого. Вот это однообразие в множественности и возбуждало меня больше всего. Мнимость перевоплощений: Лена была одна и та же, в каких бы ипостасях
