Они шли по зигзагообразным проходам между камнями и с уважением смотрели, задирая головы, на гигантские куски гор, разбросанные здесь с величайшей небрежностью. Не находилось ни одной громады с закруглёнными формами. Только острые углы, плоские или вздыбленные линии, самые неожиданные разломы, объёмная, злая геометрия в натуре. Не верилось, что все это сотворили такие агенты разрушения, как вода, ветер или разница температур. Скорее, это результат какой-то титанической, очень давней планетной катастрофы. Гигантская сила развернула гору, подбросила её, истерзанную в клочья, под небеса — и вся каменная мешанина как попало рухнула на перевал, завалив обломками целый район. Так и лежат они, не тронутые веками, эпохами, эрами, не подвластные ветрам, морозам и воде, внушают почтительный трепет всем живым существам, умеющим видеть, дают приют голошеим грифам да сереньким ящерицам, которые любят часами лежать на каменных площадках, пригретые летним солнцем. Чудо природы, один из самых интересных и малообследованных уголков Кавказа.
Сейчас здесь царствовал снег. Он набился во все щели, закрыл проходы, наклеил на высоте страшные карнизы, готовые рухнуть на голову неосторожного, перемел проходы. Ветер, разбитый на тысячи потоков, продолжал резвиться между скал во всю силу, и никуда от него нельзя было спрятаться, везде только сквозняк и чертовский холод. И это юг!
В одной щели торчала, выделяясь на чёрном фоне камня, сломанная бамбуковая палка. Тот, кто оставил её, хотел, чтобы люди нашли примету. В расщеп бедолаги вставили бумажку. Ветер как хотел трепал её, и она напоминала флаг бедствия, своего рода безмолвный SOS, выброшенный в горах.
Борис Васильевич, подавляя волнение, вытащил палку и отвернулся от ветра, чтобы прочитать послание.
— Они! — сказал он со значением.
Там было нацарапано карандашом:
«Виктора несём. Сломал ногу. Осталось по плитке шоколада. Дорогу не знаем, идём по компасу на запад. Держимся, но ждём помощи. Всем, всем, всем…»
— Черт бы их побрал, этих лжеромантиков! — воскликнул учитель, пряча бумажку. — Они, видите ли, держатся! Хорошая мина при плохой игре. «Погибаем, но не сдаёмся»! Во имя чего? Человеческой глупости ради? А сейчас надо искать этих мужественных глупцов. Смотрите, они даже дату забыли поставить, до того им недосуг. Когда они прошли здесь? Куда? На запад? Понятие необычайно широкое…
Скальный район наконец кончился. Ветер стихал, метель утяжелилась, снег уже не валил, дело явно шло к перемене погоды. Но больше никаких следов не замечалось, все замело, лишь через полчаса хода нашлась тряпка, видно, здесь перебинтовывали раненого. Только когда миновали небольшой перевальчик и впереди открылась перспектива далёкого, чисто-белого склона, то на нем километрах в пяти по прямой, а фактически не меньше чем в двух десятках километров трудного спуска зачернели фигурки, много фигурок, человек десять. Даже в бинокль не угадывалось, что они там делали, — похоже, несли кого-то, спускаясь к югу, где стоял приют.
— Лесники Таркова, больше тут некому быть, — сказал Сергеич. — Теперь, само собой, в лес подадутся, до приюта им часа три хода. Ну, и нам туда же, раз такое дело. Только давайте уговоримся, хлопцы: не бежать. Это вам не Скво-Велли, сорвёшься вниз — и будь здоров…
Как потом выяснилось, четыре храбреца сбились с маршрута ещё задолго до подъёма на перевал. Их запутали бесчисленные ручьи, ущелья, хребты, часто идущие не только поперёк от Главного, но и параллельно ему, создавая иллюзию близости и доступности. Весь поход бравые лыжники рассчитали на четыре дня, но только на пятый вышли к перевалам, едва одолев половину дороги. Потом они задержались из-за сломанной ноги самого бойкого студента, задумавшего лихо прокатиться с крутой горы. Ну, а дальше началось медленное шествие с носилками, похожее скорее на траурное, чем на спортивное. Кончились продукты, началась метель. Потеряли уверенность, блуждали в горах, надеясь на помощь извне.
Как часто вот такое неподготовленное, лишь с поверхности героическое, а на самом деле безрассудное начинание оборачивается для его участников трагедией или в лучшем случае трагикомедией! Да ещё требует от общества колоссального напряжения и больших средств на поиск. Конечно, сигнал бедствия не остаётся без ответа: где бы его ни услышали люди, они тотчас спешат на помощь, не считаясь ни с чем. Но лучше бы не создавать подобных бессмысленных эпизодов, которые, кроме горя и трудностей, никому ничего не приносят.
У романтики ведь тоже есть свои границы. За их пределами начинается безрассудство. Надо уметь отличать одно от другого.
Поисковая группа учителя догнала лесников лишь на вторые сутки, когда те только что пришли на приют в залесенную долину реки.
Маленький барак, именуемый приютом, оправдывал своё название разве что жарким летом. Тогда он хоть давал тень от солнца и крышу от дождя. Зимой же выглядел совсем невесело. Щелястые стены пропускали не только ветер, но и снег, посредине стояла искорёженная печка, а вдоль стен — полусожженные нары. Закопчённый верх, сорванная с петель дверь, сугроб на земляном полу, выбитом сотнями туристских кедов, — вот и весь приют.
Александр Сергеевич окинул взглядом неприглядную хоромину и с досады плюнул. Как все это не походило на его гостеприимное хозяйство, где даже зимой можно жить, а при необходимости и отыскать на чердаке мешочки с гречкой, горохом, солью и вермишелью, сэкономленные за лето и оставленные «для плавающих и путешествующих».
На промороженных нарах лежали четыре заросших студента. Их укрыли чем только могли. Тарков и Борис Васильевич обменялись понимающим взглядом. «Плохо», — безмолвно сказал лесник. «Вижу», — одними глазами ответил ему учитель.
У одного из лыжников — закрытый перелом бедра. Он в плохом состоянии, небритые скулы, потрескавшиеся губы. Ещё двое с обмороженными щеками и ногами, они подавлены, измучены. Четвёртый тихо стонал: он сильнее других обморозил ноги. У них хватило мужества не оставить раненого, хотя он и просил их об этом. Самый слабый из четвёрки — тот, у кого оказались обмороженными ступни. Он выглядел лучше других. Оказывается, остальные трое отдавали ему свою долю, чтобы поддержать. Все это было благородно до слез, но никак не оправдывало самой безумной затеи.
На расспросы время не тратили. Борис Васильевич глянул на своих учеников, и они сразу поняли его.
— Аллюр три креста, — вполголоса сказал он. — Вот записка Юдину. Он все сделает.
— Есть аллюр три креста. — Саша положил записку в шапку и почему-то поплевал на ладони, прежде чем надеть рукавички.
Открылась щелястая дверь, стукнули лыжи. Трое парней понеслись по долине вниз и вниз, лавируя между деревьями с такой скоростью, что учитель испуганно поморщился. Но он надеялся на своих ребят. От приюта пошла дорога известная, заблудиться нельзя. Чем скорее они примчатся домой, тем лучше.
Пока Саша и его товарищи скользили по снежной долине, подбадривая друг друга; пока врывались в Жёлтую Поляну и отыскивали директора турбазы, прошло немного времени. Но затем пришлось поднять на ноги врачей, вызвать из Адлера вертолёт, а с лесопункта — два вездехода для подстраховки, и на это ушло время. Борис Васильевич за эти часы сделал все, что в его силах: туго перебинтовал распухшую ногу раненого, дал мазь обмороженным, успокоил их, а Тарков и его спутники согрели чай, приготовили мясо, и ребята размякли.
Теперь они искренне, хоть и с большим опозданием, жалели о свершённом, клялись, что больше никогда-никогда… И ели, сколько могли, пили сладкий горячий чай, а вскоре уже начали подшучивать над своим положением, хотя оснований для шуток, честно говоря, совсем не было. Старшие прекрасно понимали, какая тяжёлая операция предстоит одному и как все трудно может сложиться у другого, с обмороженными ногами. Но они только глядели понимающими глазами, а говорили вслух совсем другое, стараясь поддержать в хлопцах дух боевитости и уверенности, столь необходимый им для новых испытаний.
А тут как раз загремело небо. Вертолёт облетел долину, выбрал полянку пообширней и осторожно снизился, покачиваясь и вращаясь вокруг своей оси. Завихрился и полетел во все стороны снег, колёса повисли над самой землёй, прицелились и вдавились в снег. Выпрыгнул врач, с виду как все походные врачи — в халате поверх пальто, с непроницаемым лицом, с чемоданчиком в руках. Его проводили в балаган. Мотор не глушили, винт слабо вращался. Врач глянул намётанным глазом на больных и приказал:
