– Ты отсылаешь меня?
– Ты знаешь… Надо идти.
Он прижался напоследок щекой, мечтая, чтобы вот так остаться на всю жизнь и умереть так, но руки уже крепче сжали белый ствол, спина выпрямилась, он пошевелил губами, но в горле стоял горячий ком. Не говоря ни слова, оттолкнулся и побежал к темнеющей городской стене.
Врата набежали, но остались сбоку, а потом и позади. Там стояли с оружием, почему-то втрое больше обычного. Ворота ночью охраняют двое, оба наверху, а тут шестеро или семеро внизу, лунные блики на обнаженных топорах…
Он мягко спрыгнул, затаился на миг, но месяц почти не светит, здесь не царьградское небо, да и народ спит, пробежал сперва под стеной, затем навстречу понеслись улицы Киева. Он ощутил, что не мешают ни щит, что как прирос к спине, ни длинная палица.
Княжеский терем вырос на горе огромный и грозный. Посреди двора, окружен высоким забором, на воротах надежная стража. Во дворе – десятка два отборных гридней, что и спят с оружием в руках. Трое на крыльце, еще с десяток в коридорах…
– Сейчас ты увидишь, – прошептал он ненавидяще, – что твоими богатырями мне только сапоги вытирать…
Выждал, переводя дух, вытер пот, собрался, вогнал себя в то особое состояние духа и тела, когда видишь как бы и по бокам, и сзади, чувствуешь, кто и что задумал, еще раз глубоко вздохнул, очищая голову, и… побежал через двор.
В нужные мгновения прыгал в сторону, оказывался за спинами ничего не подозревающих стражей, бежал дальше, падал под ноги другим, а те смотрели задумчиво вдаль, едва не наступая ему на голову, откатывался, полз, перебегал, прыгал через перила, перед глазами сперва пронеслись сени, потом одна лестница, вторая и наконец третья, последняя, к его проклятой горнице!
Дверь распахнулась от сильного удара. Из глубины палаты, залитой резким светом месяца, резко повернулся человек. На чисто выбритой голове метнулся черный клок волос, похожий на сгусток мрака. На Залешанина взглянуло острое, как топор, лицо великого князя.
Владимир был в своей знаменитой кольчуге поверх рубашки, Залешанин узнал ее по необычному серебристому блеску, лицо было злое и почему-то блеснуло в мелких крапинках пота. Залешанин увидел, как рука князя мгновенно ухватила длинный узкий меч.
– Кто?..
– Я, – ответил Залешанин. – Я, князь.
– Кто… Неужто вернулся… ты, смерд?.. Как ты сюда попал?
– Потому что это я, – ответил Залешанин громче.
Горячая кровь хлынула в голову, измученное тело спешно собирало остатки сил, сердце бьется, обещая выдержать до конца, а пальцы подрагивают и тянутся к его палице.
Он шагнул вперед, щит взял в левую, вроде бы подает князю, в то же время закрыл половину груди, где сердце. В ладонь правой с готовностью скользнула рукоять палицы.
Их взгляды встретились, Залешанин ответил хриплым от ярости голосом:
– Да, я сумел вернуться. Вот щит, ради которого погибло столько…
Владимир сделал осторожный шаг вперед, обнаженный меч держал в левой, но Залешанин помнил, что князь владеет обеими руками одинаково, следил краем глаза, готовый в любой миг парировать палицей или закрыться знаменитым щитом.
В трех шагах от смерда Владимир остановился, оба цепко держали глазами друг друга, оба напружиненные до треска костей, жилы едва выдерживают, вот-вот лопнут.
В коридоре прогремел тяжелый топот. Залешанин со странным облегчением в душе ухватился за палицу. Наконец-то те губошлепы спохватились, бегут спасать князя! Да только успеют ли? Хоть у него и лучшие богатыри земли Русской, но все же дорого придется заплатить за такой пир в хоромах великого князя!
Дверь вылетела вместе с петлями. Не успела грохнуться на пол, как в палату ворвались люди с оружием, огромные и дико орущие, в железе, с мечами и топорами. Залешанин глазом не успел моргнуть, как всей толпой набросились на князя. Тот отпрыгнул, тут же в обеих руках заблистало два меча, где успел взять второй, зазвенели страшно, высекая короткие злые искры.
Трое или четверо кинулись на Залешанина, он в замешательстве едва успел выставить палицу, с трудом принял на нее два сильных удара, тут же плечо ожгло болью, сильно запекло в боку, он успел увидеть кровь, взъярился, отскочил, давая себе пространство, а исполинская палица завертелась, как крылья ветряка.
Воины наседали яростно, рубили умело и сильно, он содрогался от страшных ударов, но щит Олега теперь сам дергался навстречу, гремело железо, глухо стучали топоры о широкие булатные пластины на щите. Его палица достала одного, второго, третий отпрыгнул, зажимая разбитое плечо. Залешанин слышал сбоку крики и звон мечей, но головы повернуть не успевал, на него бросались с утроенной яростью.
Крик стоял на чужом языке, лезли остервенело, падали под ударами. Залешанин услышал дикий хохот и яростный вскрик князя:
– Получил, сволочь?.. Давай другого!.. Получи и ты!
Залешанин отодвинулся вдоль стены, крушил, под его ударами стоял треск, звон, а кровь плескала красными струями так щедро, словно он бил по мокрому белью. Вдруг его спина ударилась о горячее и твердое, отшатнулся, ощутил, что так же отшатнулся и князь, чтобы не задевать друг друга при богатырских замахах, и так некоторое время дрались молча, дико, повергая страшными ударами врага на пол, усеивая убитыми и ранеными всю палату.
В глазах на миг померкло, он отшатнулся, кончик чужого меча едва не рассек лицо, но зато чиркнул по груди, оставив длинную рану глубиной в палец. «И так от потери крови в глазах темнеет, – подумал он в страхе. – Сейчас вовсе свалюсь… Нет, гады, я сперва покажу, как Залешанин дерется, а потом еще покажу и как умирает…»
