сразу сообразил, что это он сам, глаза вытаращены как у рака, брови вздернуты, рот глупо распахнут…
Отодвинуться не успел, своя же рожа показалась изможденнее, чем он чувствовал себя на самом деле, а затем среди лба проступило светлое пятно, там задвигались тени, он начал заинтересованно всматриваться, увидел степь, себя, скачущего рядом с рослым витязем, под обоими могучие жеребцы, Залешанин на белом как снег коне, а витязь на черном как деготь звере с роскошной гривой и длинным хвостом. Над головой выгибается звездный шатер, но вдали на фоне кроваво-красного заката уже виднеются стены Киева…
Затем изображение смазалось, проступили чертоги княжеского терема. Мелькнуло лицо Владимира, пестрые одеяния бояр, женские лица, Залешанин увидел себя, вот передает щит князю, повернулся уходить, лицо Владимира исказилось, в его руке мелькнул длинный узкий нож…
Здесь, в хижине волхва, Залешанин дернулся и свел лопатки вместе, когда там, в далеком Киеве, призрачный князь вогнал узкое лезвие по самую рукоять ему в спину, пронзив сердце. Отшатнулся, расширенными глазами смотрел на котел. Пар уже не поднимался, и светлое пятно на темной маслянистой поверхности быстро таяло.
– Что за мара? – спросил он чужим голосом. – Наваждение?
– Если бы, – ответил волхв, – но это правда.
– Ты показал… что случится?
Волхв ухмыльнулся:
– Но это не звезды, понял?
Залешанин нахмурился:
– Звезды при чем?
– Что скажут звезды, то нерушимо. То произойдет, хочешь того или нет, будешь стараться избежать судьбы или пойдешь навстречу. От судьбы, которую предрекают звезды, не уйдешь. Там один путь, ибо звезды недвижимы! А вода в чаре изменчива… Можно… может быть, что-то успеть поменять.
Залешанин, охваченный горем, сидел как оглушенный ударом дубины. Голос волхва журчал, вроде бы успокаивал. Наконец Залешанин буркнул:
– Поменять что?
– Ну, успеть ударить первым.
Залешанин внезапно в ярости ударил кулаком по столу:
– Но ведь он дал клятву! Как он мог?
Волхв усмехнулся уголком рта:
– Наш великий князь не родился ни великим, ни князем… Он был рабом, был викингом, был наемником в Царьграде, где и научился ромейской подлости, хитрости, коварству… Правда, слова он не нарушит! Но зато может дать таким образом, что потом зарежет при всех и скажет, что ты сам попросил и даже слово взял… Как он тебе сказал?
Перед глазами встало как наяву озабоченное лицо князя. Брови сдвинуты, глаза спрятались под нависшими надбровными дугами. Но теперь внезапно вспомнил, как остро кольнул взгляд и тут же ушел обратно, словно захватил пленника.
– Сказал он просто, – ответил медленно, вслушиваясь в каждое слово, сказанное великим князем. – Когда вернусь, отдаст дочь боярина, вольную в зубы и прощение за разбои. Какой тут подвох? Разве что просто плюнуть на свое слово…
Старик молчал, Залешанин чувствовал, что хитрость великого князя, если волхв не ошибся со своей деревенской волшбой, не по зубам лесному жителю.
– Не знаю, – признался волхв наконец. – Может, и нет никакой хитрости… Не до того ему было, чтобы что-то хитрое плести супротив простого смерда. Да ты не радуйся, не радуйся! Он же не сказал, что с тобой будет на другой день… Или же еще проще! Объявит вольную и прощение за разбои, а когда ты, довольный, как кабан, повернешься уходить, всадит в спину кинжал. Слово сдержал! А что потом, дело другое.
Залешанин вздохнул, тяжело поднялся:
– Спасибо. За гуся, за ласковое слово… Но я дал слово. Я привезу князю этот чертов щит.
– Смотри, – предостерег старик. – Твоя голова на кону.
– Моя. Но все равно поеду.
Он кивнул мальчишке, пора идти, тот вскочил, сделал шаг, помялся, вдруг повернулся к старику:
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я остался?
Старик медленно наклонил голову:
– Я мог бы научить тебя многому. Жаль, если все уйдет со мной… а ветры и дожди разрушат избу, а звери изроют норами.
– Я, – сказал мальчишка нерешительно, но детский голосок постепенно креп, – останусь… потому что тебе… как и деду Панасу, нужна помощь.
Залешанин с удивлением качал головой. Мальчишка, который страшился колдуна до поросячьего визга, сам напрашивается в помощники? Хотя дед, если присмотреться, не так и страшен. Может быть, в самом деле только бобер.
– Ты уверен? – спросил он все еще с сомнением. – Может быть, из тебя получился бы герой! Ездил бы по дорогам, бил встречных по голове.
Старик чему-то хмыкнул, глаза блеснули весело, но переубеждать не стал, заметил только назидательно:
