На улице на него оглядывались: рослый, огромный, заметный даже среди рослых северян, а тут еще и чудовищная палица за спиной в двух ременных петлях. Рукоять с петлей на две ладони торчит над правым плечом, а шипастая голова размером с чугунный горшок свисает ниже задницы. Для чего у варвара эта штука? Человеку не под силу такой замахнуться даже обеими руками!
Чувствуя себя глупо, он вернулся, оставил палицу, а потом остался и сам. Снизу постепенно начали доноситься голоса гостей, кто-то приезжал, кто-то расплатился и готовился вернуться в родные земли.
– Терпи, – сказал он себе твердо. – Я не пес, а волк. А для волка раздолье только ночью…
Вечернее солнце так долго висело над крышами домов, что он изнылся от бессильной злости, зато ночь наступила резче, почти без долгих сумерек. Однако, к его разочарованию, хоть от заблиставшего месяца остался огрызок, меньше четверти, светил так ярко, что хоть иголки собирай.
Осторожность – мать удачи, он прожил три дня, почти не выходя с постоялого двора, а за ворота Славянского квартала не выходил вовсе. По ночам месяц, как огромная лампада христиан, высвечивал каждый камешек, каждую выбоину в дороге, вымощенной толстыми плитами из камня, похожего на гранит, но даже с виду покрепче.
То ли туч здесь вовсе не бывает, думал он со злостью и завистью, каждый день небо с утра голубое, как васильки, а к полудню уже пронзительно синее, яркое, оторопь берет, а здешний народ ходит рылами либо книзу, словно монетку ищет, либо глаза устремлены безумно вперед, чтобы ухватить удачу. Явно тоже пришлые из дальних племен: всяк знает, что город большой, и, как сказал страж на воротах, дураков много.
Уже перестал дивиться, что понимает всех, будь это купцы бодричей, лютичей или из полусотни других богатых племен, что засылают корабли сюда, дабы торговать напрямую, но больше проводил времени в Русском. Здесь узнал столько о самом Киеве, о прошлых и нынешних князьях, что волосы встали дыбом. Поистине с такой высокой горы, как Царьград, зрится дальше!
Туч так и не дождался, но подошло новолуние, когда месяц на неделю вовсе сгинет, а потом будет нарождаться таким узким леденцом, что становится всякий раз жалко.
В этот день он еще раз проверил пеньковую веревку с крюком на конце, упрятал в мешок. Будь что будет, сегодня ночью рискнет. Звезды пусть светят! Наше авось не с дуба сорвалось. Лихой наскок – отец удачи.
В этот день, решившись на последний шаг, он ободрился настолько, что вышел за ворота Славянского, пошел побродить по граду. Если сегодня ночью повезет, то утром его здесь не увидят. Как и он здешних чудес…
С высокой башни город был как на ладони. Толпы ярко одетых людей заполнили базары, рынки, по улицам ровными квадратами шагали стражи, нагоняя страх и порядок. В роскошных носилках чернокожие рабы проносили на плечах вельмож, куртизанок, сановников. Дальше от богатой центральной части люд выглядел попроще, но и там многолюдно, пестро, крикливо, шумно.
Верховный маг вздрогнул от радостного вопля помощника:
– Вот он!.. Слева от памятника Константину!.. Идет к центру!.. Нет, повернул к постоялым дворам…
Верховный отыскал крохотную фигурку, приблизил магическим зрением, на миг даже вздрогнул, когда его глаза скрестились с ясным взглядом молодого варвара-гиперборея. Лишь напомнив себе, что варвар его не видит, он решился рассматривать чужака пристально и тщательно.
Что высок и силен, этим удивишь немногих, в Царьграде хватает богатырей. Правда, в дремучих лесах да на северных морях эти люди в придачу к силе обретают еще и звериную живучесть, жажду жизни, выносливость, которой обделены рожденные в городах. По варвару видно, что независим и смел, что тоже привычно для диких мест, там каждый приучен драться без приказа сверху.
– И все же не пойму, – сказал он раздраженно, – как бы он ни был хитер и отважен, но ловушки ставили мастера!
– Только в самом Царьграде, – сказал помощник торопливо. – Раньше трогать было нельзя, чтобы князь варваров не послал сразу же другого. Но здесь он почти не показывался, его просто потеряли.
Верховный придирчиво рассматривал могучего молодого варвара. Спина прямая, взгляд гордый, дерзкий. В Царьграде так не смотрят даже сыновья сановников, даже увенчанные славой полководцы. Лишь божественный базилевс может смотреть гордо… но и он смиренно склоняет голову, ибо над ним свирепый и могучий бог, что велит называть себя милостивым. Бог не потерпит гордого взгляда, как сам базилевс не позволяет другим ходить гордо…
– Дикарь, – определил он с отвращением. – Дикарь опасен тем, что непредсказуем. От воина я знаю, чего ждать, куда пойдет и что сделает, как знаю и знатока звезд. А дикарь-воин, звездочет, поэт… Нам трудно их понять, потому что между ним и нами века цивилизации. Через чьи земли он ехал?
– Трижды его перехватывали в Степи…
– Печенеги?
– И торки, античи…
– Античи? Что это?
– Племя такое… Они наткнулись на него нечаянно. Обычная перекочевка. Конечно, увидев одинокого всадника, обрадовались – легкая добыча…
Верховный проворчал:
– Понятно. То ли сам он не так прост, как прикидывается, то ли его кто-то прикрывает магией…
– Исключено, – вскрикнул помощник. – Мы проверяли трижды! Ни следа магии.
Верховный покосился на его румяное лицо с отвращением. Каждое новое поколение знает о магии меньше предыдущего. Но уверены, что знают все.
На улице впереди раздался крик. Залешанин брел неспешно, глазел по сторонам. Навстречу четверо чернокожих несли роскошные носилки. Залешанин уже привык, что внутри что-нибудь толстое и важное, наблюдает в щелочку, а то и вовсе дремлет, потому тоже лишь скользнул взглядом, но, когда за носилками
