паразитарной системы продемонстрировать бессильность. В агонии они явятся за мною, осознавшим свою неволю и свободу и свое бессмертие. Их сытые лица, их хмельные глазища, их зловонное дыхание — все это будет дышать смертью, которую они еще не осознали. Даже если они поторопятся меня убить, я буду жить. Я буду жить и светиться в крохотных озерах дымчатых топазов. Непременно надо съездить к ним. Ничто не должно нарушить великой тайны передачи моего духа в надежный и сильный росток!
Я ринулся на улицу и у перекрестка на столике увидел книгу. Я слышал о ней. Эту книгу написал Джон Мак-Дауэлл. Она посвящена неоспоримым доказательствам того, что Христос среди нас. Я открыл книгу наугад. А точнее было бы сказать: книга сама раскрылась на нужной мне странице. Я стал читать:
'Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает. Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается' (Иоанн. 14:27).
'Я есьм хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда' (Иоанн. 6:35).
'Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас' (Матф. 11:28).
'Я пришел для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком' (Иоанн. 10:10).
Как отмечал Отто Раук в книге 'За пределами психологии', человеку необходима связь с чем-то, стоящим выше него.
Об этой необходимости свидетельствуют крупнейшие религии мира. Пирамиды Мексики и храмы Индии — это памятники духовным поискам человека.
'От колыбели до могилы человек не совершает ни одного поступка, чьим главным и первостепенным мотивом не был бы приход к спокойствию духа', — замечал Марк Твен. Ему вторит историк Фишер: '… Душа испускает крик, на который окружающий мир не дает никакого ответа'. А за много веков до этого Фома Аквинский воскликнул: 'Душа неустанно жаждет счастья, но жажду эту может утолить только Господь'.
'Только христианство может дать человеку тот опыт, в котором нуждается его свободный дух, — считает Рамм. — Все, стоящее ниже Бога, оставляет дух человеческий жаждущим, алчущим, беспокойным, расстроенным и неполноценным'.
'Он поднялся над партийными и сектантскими предрассудками, над взглядами Своего века и народа, — пишет Филипп Шафф. — Он обратился к обнаженному сердцу человека и затронул за живое его совесть'.
В сборнике 'Взгляды десяти ученых на жизнь' приведены свидетельства людей науки. Один из них, профессор Джордж Швейцер, говорит: 'Человеку удалось коренным образом изменить мир, но переделать себя самого он оказался не в состоянии. Поскольку эта проблема является по преимуществу духовной и поскольку человек по природе клонится в сторону зла (как показывает история), он может измениться только под влиянием Бога, только посвятив себя Иисусу Христу и вручив себя Духу Святому для выбора пути. В этом чудесном преображении — единственная надежда нашего атомного века, нашей земли и ее устрашенных радиацией обитателей'.
В той же книге читаем замечание заведующего научными связями в Абботских лабораториях Э. Дж. Мэтсона: 'Какой бы изнурительной ни была моя жизнь ученого, гражданина, мужа и отца, мне стоит лишь вернуться в этот центр, чтобы встретить Иисуса Христа и убедиться в Его могуществе хранителя и спасителя'.
К профессору присоединяется студентка Питтсбургского университета: 'Все радости моей прошлой жизни, вместе взятые, никогда не смогут сравниться с той особой радостью, с тем миром, которые дал мне Господь Иисус Христос с тех пор, как Он вошел в мою жизнь, чтобы управлять и напутствовать'.
Я никогда раньше не видел этой книги. Но я читал ее так, будто знал каждый поворот ее мыслей. В одной руке моей была книга, а в другой была жизнь, освещенная крохотными озерами дымчатых топазов. Я боялся опоздать. Я боялся, а вдруг кто-нибудь да случилось там, у них, у Сутулиных.
Анки не было дома. А старуха меня встретила гостеприимно.
— Рады, рады вас видеть.
— Как малыш?
— А чего ему? Пока здоров, да жрать вон нечего. Молока не купишь. Детского питания нет.
Над кроваткой были привязаны на резинке крышка от чайника, два бублика и старая кружка. Малыш гремел сооружением, и это доставляло ему радость. Потом он стал рассматривать меня, и я стал играть с ним.
— Вы меня простите за то, что я в прошлый раз наговорил вам всякой чепухи…
— Да мы так и поняли. Чего уж тут. Кто это согласится свой дом отдать за так? Сейчас дураков нету. Перевелись дураки.
— А вот не перевелись, мать. Я и есть тот последний дурак, который может отдать кое-что. Могу я с вами откровенно? — спросил я старуху, точно она могла понять меня, мой новый поворот мыслей. Она кивнула головой, а я продолжал. — Поверите вы мне или нет, я не знаю, а вот вошла в мою душу мысль: помогу вам, значит, и мне Господь поможет, а не помогу, то и я буду проклят вместе со всеми…
Неожиданно старуха засветилась.
— И я так часто себе загадываю, и всегда как сделаю что-нибудь из загаданного, так ко мне сторицей возвращается утерянное. Дай Бог вам помощь. Всякое в жизни бывает.
— Давайте ваши паспорта, пропишу вас к себе, а себя в вашу халупу, а там решим, что делать.
— Да как же без Нюрки я отдам паспорта?
— Ну и хорошо без Нюрки. А что ж она, против вас пойдет?
— Против меня не пойдет, а все ж нехорошо. Она теперь старшая в доме. Мало ли что случится.
Паспорта старуха не дала, да я и не настаивал. Со светлым чувством отправился домой и приступил к работе.
65
Я думал, если бы христианство было принципиально новым учением, оно бы не захватило народы. И вместе с тем оно принципиально новое учение, потому что, сумев вобрать в себя все лучшее, что было в предшествующих системах, захватило все глубины человеческого духа, все стороны жизни человечества.
Я думал и ошибался, когда считал, что христианство — это отказ от тела. Отказ от плоти. Отказ от дионисизма, деметризма, орфизма, пифагорейства, стоицизма, платонизма.
Сейчас я убежден, что христианство — это принятие всего того, что служило Благой Вести. Братьями Христа являются Будда и Кришна, Заратустра и Мухаммед. А великими посвященными — Гомер и Платон, Софокл и Вергилий. В один присест я написал несколько глав об искривленном, но не таком уж наивном античном мире полубогов, получудовищ.
66
Все проходит и все изменяется в этом мире. Было время, когда паразитарием боги называли жизнь, полную неги и удовольствий. Это было задолго до того, как двуногие открыли огонь и нарекли обезьян своими предками. Это было тогда, когда был жив Кронос, отец Зевса. Это сейчас мы освоились с Единобожием, а тогда богов было столько, что нам их невмоготу сосчитать. Каждый из них занимался своим делом, кто правосудием, а кто земледелием, или целомудрием, или любовью. Порядок был. Кронос был Богом неба и его чтили во всем мире, и, как теперь говорят некоторые толкователи истории, его называли восходящим к индоевропейской культуре. Он был Богом, но ничто человеческое ему было не чуждо: он был по совместительству и верховным жрецом, и царем. Кронос жил безбедно в своем Паразитарии, а словом «паразит» тогда называли человека, который находился в застолье. Попросту паразитами называли сотрапезников, и это сущая правда, о которой каждый может узнать из самой куцей истории о греко-римских делишках на заре человечества.
