блаженство: они гуляли по саду, читали книги, катались на яхте по Тибру. Во время таких прогулок Питер иногда выступал в роли капитана.
– Спой, Катриона, – попросил он ее однажды. Откинув голову, она запела, отбросив в сторону всякое смущение. Ее прекрасный голос лился легко и радостно.
От оперных арий певица перешла к английским балладам и итальянским песням о любви. С берега послышались одобрительные возгласы и аплодисменты, раздавались крики с просьбой исполнить ту или иную песню.
Питер спустился с верхней палубы. На нем была одета матросская куртка и холщовые брюки. Он подошел к жене и обнял ее.
– Превосходно! Может быть, ты и не ангел, но голос у тебя поистине ангельский!
Катриона прижалась к нему.
– Ты веришь, что я смогу петь на сцене?
– Думаю, что да, но как только мы приедем в Англию, нужно будет послушать мнение профессионалов и нанять хорошего педагога. А что мне будет за похвалы и обещания? – весело подмигнул он.
Жена насмешливо улыбнулась.
– Пожалуй, я спою тебе еще одну песню. – Она стала перед мужем, потупив взор и сложив руки, как юная послушница из монастыря, и тихо запела шутливую песенку, поразившую некогда герцога Креспи.
Когда Катриона закончила и сделала глубокий реверанс, Питер с восхищением посмотрел на нее.
– Маленькая чертовка! Откуда ты выудила эту песенку?
– Я сама ее написала.
Питер недоверчиво посмотрел на жену.
– Сама?
– Твое удивление совсем для меня не лестно. Я думала, ты давно понял, что у меня много всяческих талантов. Я с детства сочиняю песенки. Когда еще была жива мама, она часто сочиняла музыку, а слова писала я.
– Так у тебя есть и другие песни?
– Разумеется. Надо же было как-то коротать время, когда я пасла овец в горах! И дома, когда кто-нибудь выводил меня из себя, я придумывала песенку, вкладывая в нее всю свою злость. Потом я и музыку стала писать сама. В этих песнях моя душа.
– Боже мой! – воскликнул изумленный Питер. – Если ты сочиняла новую песню всякий раз, когда тебя выводили из себя или когда ты просто бывала не в духе, то, должно быть, у тебя написано несколько толстенных томов! Мне хотелось бы на них взглянуть.
Катриона сморщила нос.
– Вы очень остроумны, милорд, но у меня есть всего пара тетрадей и они не такие уж и толстые. Кроме того, они все остались во Фридженти.
– Когда мы туда приедем, нужно будет взять их с собой домой, в Англию.
Она исподлобья посмотрела на мужа.
– Понимаю тебя, Пьетро. Но дай мне сначала хоть раз ступить на английскую землю, прежде чем я смогу называть ее своим домом.
Питер с пониманием посмотрел на жену и взял ее руки в свои.
– Назови меня снова «Пьетро», так, как можешь назвать только ты, нежно и страстно. Ты так редко зовешь меня по имени, даже в минуты близости, почему?
– Ты преувеличиваешь! – вспыхнула Катриона.
– Нет. Мне кажется, ты относишься ко мне, как к какому-то безымянному существу, за исключением тех случаев, когда хочешь посмеяться над моим титулом или английской самоуверенностью. Тогда ты называешь меня милордом.
– Прости, я как-то об этом не думала.
Когда он молча выпустил ее руки, Катриона украдкой глянула на мужа – лицо Питера было печальным. Она нежно прижала палец к его губам.
– Милый, прости. Ты прав, Питер, я все поняла. Прости меня.
– Прощаю. – Он наклонил голову и снова с грустью посмотрел на жену. – Может быть, и ты заодно простишь меня за то, что я так страстно хотел на тебе жениться.
Щеки молодой женщины зарделись румянцем.
В эти счастливые дни она хотела забыть, что когда-то расценивала его желание жениться на ней как публичное оскорбление. Катриона совсем забыла, что, даже согласившись на помолвку с ним, она продолжала строить коварные замыслы: ей хотелось заработать денег и освободиться от семейных уз. Она тешила себя надеждой на случай, который сделает ее супружество кратковременным.
Во время свадебного путешествия крамольные мысли не посещали Катриону и все же она не упускала случая ужалить Питера побольнее, как бы мстя ему за свои страдания.
Не обращая внимания на усмехавшихся матросов и людей, Катриона бросилась мужу на шею, привстала на цыпочки и страстно поцеловала его в губы, как бы тем самым стремясь убрать печальную улыбку с его, ставшего внезапно таким любимым, лица.
– Ты заслуживаешь более образованной и более покладистой жены, – прошептала она. – Прости меня, ведь я еще не сказала, что мне очень нравится быть твоей женой. Прости меня, любимый.
Питер жадно прильнул к ее губам, будто хотел запомнить их вкус на всю жизнь.
– Ты трижды произнесла мое имя и я хочу слышать его из твоих уст еще и еще…
– Давай вернемся на виллу, и я повторю его тысячу раз и докажу, что мне приятно быть твоей женой и что моему раскаянию нет предела.
Катриона всегда охотно отвечала на ласки Питера, но после той волшебной ночи в амбаре синьора Креспи она больше никогда не проявляла инициативы первая. Поэтому он с энтузиазмом воспользовался ее предложением.
– Капитан! – крикнул он во весь голос. – Мы с женой хотим домой, и немедленно.
Катриона оперлась о поручни – ее душил приступ смеха.
– Ты просто бессовестный. Он же догадается.
– Ну и пусть. Я не упускаю радостей жизни, когда мне их предлагают. Катриона…
– Что?
– Ничего. Просто – Катриона… Катриона.
Сердце молодой женщины радостно сжалось, ее охватил сладостный трепет.
– Ты прав, Пьетро, – нежно обратилась она к мужу. – Иногда собственное имя удивительно ласкает слух.
– Ты знаешь, – призналась она Питеру по пути во Фридженти, – последние две недели нашего медового месяца были более счастливыми, чем первые, если, конечно, такое возможно.
Катрионе не терпелось увидеть Бьянку и всех своих родных, но еще больше ей хотелось наконец приехать в Англию, где начнется их настоящая жизнь с Питером.
Несмотря на то, что она прочла множество книг об этой стране и помнила все рассказы матери, Катрионе трудно было реально представить себе Англию – она виделась ей раем, в котором будут царить любовь и музыка.
В последнее время она часто задавала себе вопрос, почему вдруг музыка отступила в ее жизни на второй план. Рассматривая орлиный профиль мужа, она вдруг ясно поняла, что неожиданно для себя по уши влюбилась в этого человека.
Теперь Катриону волновала не только физическая близость мужа. Он стал центром ее вселенной и основным смыслом ее жизни.
– О Боже! Дай мне силы думать только о свободе и музыке. Я не хочу стать такой, как мама! – молилась она про себя.
