писать такие послания — ни за что! Иногда он получал какие-то письма… Почти всегда это были просьбы о деньгах, более или менее неотложные. Просьбы о деньгах, перемежающиеся с поцелуями и ласковыми фразами. Полковник Манека Дантас тут же рвал эти послания, не дожидаясь, пока тонкое обоняние доны Аурисидии почувствует нечистый запах дешевых духов, которыми они обычно бывали пропитаны… Просьбы о деньгах — ничего больше…
Манека Дантас вспомнил об этих письмах, когда в столовой Виржилио разливал кашасу. Все ли он их порвал? Правда, одно письмо он никогда не уничтожит, он и сейчас носит его в бумажнике, среди документов. Он подвергал себя постоянной опасности: можно представить, что будет, если дона Аурисидия обнаружит письмо! Наверняка мир перевернется. Манека Дантас осмотрелся по сторонам, как бы желая удостовериться в том, что никто за ним не наблюдает, достал бумажник и вытащил запрятанное среди контрактов на продажу какао письмо, нацарапанное корявым, неумелым почерком, с большим количеством орфографических ошибок, с кляксами. Это письмо Доралисе, девушки из Баии, с которой он был в свое время близок — как-то ему пришлось задержаться на два месяца в столице штата из-за лечения глаз. Он познакомился с ней в кабаре, и они прожили вместе эти месяцы; из всех женщин, с которыми он сожительствовал, она единственная написала ему письмо, где от начала до конца не было ни слова о деньгах. Потому-то он и хранил его: хотя Доралисе и была лишь туманным и далеким воспоминанием, все же это было приятное воспоминание. Он услышал шаги Виржилио и спрятал письмо в карман. Адвокат вошел, неся на подносе стопки и бутылку.
Манека Дантас выпил кашасы и снова поплел нелепую, наспех скроенную историю, представлявшую максимум того, что могло изобрести его нехитрое воображение, — до него, мол, донесся слух о том, что Синьо Бадаро приказал устроить в эту ночь западню на доктора Виржилио на пути в Феррадас, чтобы отомстить за смерть Жуки. Виржилио рассмеялся:
— Но это же глупо, Манека… Явная чепуха… На пути в Феррадас, на дороге полковника Орасио… Уж если и есть надежное место, так это именно дорога в Феррадас… Я не стану заставлять моего клиента ждать. Тем более, что он мой будущий избиратель…
Ему показалась смешной мысль о засаде против него именно на пути к дому Орасио, устроенной людьми Бадаро:
— Значит, на дороге в Феррадас, у самой усадьбы Орасио?
Манека Дантас поднялся:
— Так вы хотите ехать, несмотря ни на что?
— И поеду, не сомневайтесь…
Тогда Манека Дантас спросил:
— А что, если это сам кум Орасио…
— Полковник Орасио?
— Он открыл все… — Манека Дантас смотрел в сторону, он не хотел видеть лицо адвоката.
— Открыл, что?
— Ну, ваши шашни с покойной Эстер… И что это за манера — посылать письма!.. Он на днях стал перебирать ее вещи… — Манека продолжал смотреть в сторону с опущенной головой, казалось, это он виноват во всем, у него не было мужества взглянуть Виржилио в лицо.
Но Виржилио нисколько не стыдился случившегося. Он усадил Манеку Дантаса рядом с собой и рассказал ему все. Письма? Да, он писал письма и получал от нее: это был способ поддерживать с нею отношения в те дни, когда они не могли видеться, не могли быть вместе, верные друг другу… Он поведал об их романе, рассказал о своем счастье, о планах бегства, о ночах любви. Он говорил со страстью, вспоминал, как она умирала. Да, он понимал отчаяние, охватившее Орасио в день ее смерти, и поэтому-то он связал с ним свою дальнейшую судьбу, не уехал, остался здесь, чтобы быть с ним вместе.
— Чтобы остаться близким к Эстер, понимаете?
Полковник не понял ровным счетом ничего, но ведь так всегда бывает в любовных делах… Виржилио говорил без умолку. Почему он не уехал? Зачем ему нужно было оставаться здесь, вблизи Орасио, помогать в его делах? Да ведь здесь все напоминало об Эстер; ее смерть навсегда привязала его к этим местам. Других удерживало какао, стремление нажить деньги. Он тоже был захвачен какао, но не из-за денег. Его удерживали воспоминания о любимой; ее останки, покоящиеся здесь на кладбище; он ощущал ее присутствие повсюду — в особняке в Ильеусе, в доме доктора Жессе там в Табокасе, на фазенде, и в самом Орасио, главным образом в Орасио… Виржилио теперь ни о чем не мечтал и уже не думал о приобретении плантации какао, ему хотелось лишь быть подле нее, а она оставалась здесь, в этих поселках и на этих фазендах; всякий раз, когда лягушка кричала в змеиной пасти, он снова держал Эстер в объятиях, как тогда, впервые в каза-гранде.
— Понимаете, Манека?
И он меланхолично улыбнулся, увидев, что Манека Дантас не в состоянии его понять. Лишь тот, кто испытал в жизни безумную любовь, несчастную любовь, сможет понять то, что он говорит. Манека Дантас не нашел ничего лучшего, как показать ему письмо Доралисе — это был единственный способ выразить свое сочувствие.
Виржилио прочел его вслух; незатейливое, нежное письмо увлажнило глаза Манеки Дантаса:
«Мой дорогой Манека надеюс што эти каракули найдут тибя в добром здаровьи. Манека ты неблагодарный ничево не пишеш своей Доралисе ты ее все забываеш а она тебя ждет. Манека я тибя спрашиваю когда ты приедеш потому што я буду тибя встречать у причала порта. Манека каждый раз как я ложус вижу тибя во сне. Вижу все наши прагулки что мы делали ты я, Эдити и Данда распевающая машише, который называется Я отдала тибе свое сердце. Манека в Ильеусе не ходи к девкам чтобы ты не приехал без сил. Мне бы хотелос штобы ты скарей приехал чтобы нам понаслаждатся. Мой миленький когда же я буду иметь счастье насладится твоим прекрасным телом???!!! Но ты не беспокойся мае в сохранности. Манека напиши мне как можно скарей. Манека ты меня прасти за ошибки вот и все, многа пацелуев от твоей черной Доралисе. Вот и все. Не забудь адрес улица 2 июля 98. Привет от твоей покинутой Доралисе».
Кончив читать, Виржилио спросил:
— Она хорошенькая?
— Куколка… — голос Манеки Дантаса стал нежным.
Они замолчали, Виржилио посмотрел на полковника, который прятал письмо среди документов, наполнявших бумажник. Даже у него, у этого ильеусского полковника, была своя любовная история… Виржилио налил еще кашасы. Манека Дантас опять принялся за свое:
— Вы мне нравитесь, доктор, и я прошу вас не ездить. Садитесь на пароход, отправляйтесь в Баию; вы умный малый, в любом месте сделаете карьеру…
Но Виржилио ответил отказом. Вечером он поедет в Феррадас. Смерть его не страшит, слишком грустно жить без Эстер. Полковник понимает его? Для чего ему жить? Он погряз, увяз в клейком соке какао по самое горло… Когда Эстер была жива, у него еще была надежда уехать с ней… Теперь ничто не имеет для него значения…
Манека Дантас предложил ему максимум того, что он мог:
— Коли дело в женщине, доктор, я вам дам, если хотите, новый адрес, Доралисе… Она красотка — и вы забудетесь…
Виржилио поблагодарил:
— Вы хороший человек, Манека… Забавно, как это все вы можете делать столько зла и, несмотря на это, оставаться хорошими людьми… — Он решительно заключил: — Я еду сегодня в Феррадас… Уж если придется погибнуть, то постараюсь, как велит здешний закон, закон какао, захватить с собой на тот свет и противника… Ведь, кажется, так полагается?
И вот поздним вечером Манека Дантас увидел, как Виржилио уехал по направлению к Феррадасу. Он отправился один, на лице у него играла печальная улыбка. Манека прошептал про себя:
— Такой молодой, бедняга!
Выехав на дорогу, Виржилио услышал голос, поющий о борьбе за Секейро-Гранде:
