свои прелести, и при этом очень дерзко заявила: „За что? Ну, за то, что господин учитель меня отсношает и чтобы я никому об этом не рассказала“.
Я:
– Это его убедило?
Ценци:
– Вполне... и он без промедления начал меня обрабатывать. Для начала он попробовал, не удастся ли ему вставить мне внутрь. Но из этого ничего не вышло, и он обошёлся внешним контактом.
Я:
– Потом ты часто ещё бывала в гимнастическом зале?
Ценци:
– Ну конечно... и в рот я брала у него, а он давал мне за это только пятьдесят крейцеров.
Я:
– А как ты потом в центр города перебралась?
Ценци:
– Только благодаря Рудольфу.
Я:
– Он-то, конечно, разбирается, что к чему.
Ценци:
– Да, он сказал, что в предместье мы никогда гешефта не сделаем, и привёл меня сюда.
Я:
– И я тоже здесь.
Ценци:
– Да... он всегда говорил... что Пеперль... та что-нибудь заработать сумеет, если будет смышленой.
Я:
– Меня бы такое положение, думаю, устроило.
Ценци:
– Ну, ты же сама видишь, дела идут неплохо.
Я:
– Да, так бы всегда шло.
Ценци:
– А сколько ты заработала?
Я:
– Погоди! Два гульдена в подъезде, пять гульденов дал старик... десять гульденов сейчас, пять гульденов у фотографа... два гульдена я должна отдать старухе, стало быть, в итоге остаётся двадцать гульденов. Ну, отец глаза вытаращит, когда я принесу домой такую уймищу денег.
Ценци:
– Тебе не приходит в голову, что поступать так было слишком недальновидно...
Я:
– Почему?
Ценци:
– Может тебе не следует отдавать всё?
Я:
– Думаешь, не следует?
Ценци:
– Избави бог. А вдруг ты завтра совсем ничего не заработаешь, что тогда будешь делать?
Я:
– Тогда я просто скажу, что ничего не заработала.
Ценци:
– Да? И тем самым дашь повод бранить тебя почём зря? Ах, нет, бери пример с меня, посмотри, как я поступаю. Один раз я отдаю три гульдена, в другой – пять, а на третий – шесть, и Рудольф рад радёшенек, что я каждый день что-нибудь приношу, а кроме того, они ведь и так сразу пропьют всё подчистую.
Я:
– Да... да... ты безусловно права...
Ценци:
– И потом, ведь тебе самой могут понадобиться деньги. Когда они у тебя есть, тебе не нужно просить, и если тебе приглянётся что-нибудь из вещей, ты спокойно покупаешь.
Я:
– Да, а потом отец догадается и тотчас же раскумекает, что я припрятываю деньжата.
Ценци:
– Ну, какая ты ещё наивная телка... если он что и увидит, ты скажешь, что получила это в подарок от одного господина... непременно в подарок... так лучше всего. А впрочем, ты должна быть любезна с отцом... всегда уметь подлизаться и угодить... тогда он тебе всё спустит.
Я:
– Ага! Так, значит, ты поэтому так ластишься к Рудольфу?
Ценци:
– Естественно. Потому у меня и не возникает с ним никаких неприятностей, и я могу делать всё, что мне заблагорассудится.
Мы оделись, решив, хотя ещё едва начало темнеть, пойти сегодня домой. Мы обе подзаработали достаточно, чтобы наверняка рассчитывать там на радушный приём и больше не имели желания искать мужчин. Мы сели в многоместный экипаж и отправились к себе в пригород.
Я отдала отцу пять гульденов. Он ничего не сказал, а взял деньги и принёс вина. Ценци не удержалась, чтобы не поведать Рудольфу, как я себя вела. Он похвалил меня. Затем началась обычная пьяная оргия, и в эту ночь я снова лежала под своим отцом.
Так завершился первый день моей жизни в статусе проститутки. Отныне я стала продажной, стала вещью общего пользования.
Отныне каждый день сразу после обеда я с Ценци или же одна отправлялась в центральный район города. А заработанные деньги, я аккуратно вручала отцу, который теперь уже совершенно не думал о том, чтобы искать работу, а предпочитал жить за мой счёт и спускать мой заработок на пьянство. Со своими братьями я совсем перестала видеться. Франц находился в учении далеко от нас, в Симмеринге, на противоположном конце города, а Лоренц, который с самого начала постиг истинную природу воцарившихся в нашем доме порядков и который Рудольфа терпеть не мог, больше нам на глаза не показывался.
На деньги, которые я тайком оставляла в собственном кармане, я время от времени покупала себе что- нибудь из повседневной одежды или даже кое-что из нарядов. Однако Рудольф не разрешал ни Ценци ни мне одеваться, отправляясь на панель, в добротные вещи. Он заявил, что если мы будем ходить по улице расфуфыренными, на нас непременно обратит внимание полиция, а кроме того господа, которые обычно увязываются за нами, сразу утратят всякий интерес, посчитав нас профессиональными проститутками, тогда как их в первую очередь привлекают именно наивность и дилетантизм.
Отныне я хорошо ориентировалась в социальной принадлежности своих клиентов, знала все их уловки и хитрости, и научилась выманивать как можно больше денег у людей, с которыми мне приходилось иметь дело.
О французской болезни я тоже была предупреждена и основательно проинформирована о том, как её распознать. Каждый мужчина, которому я отдавалась, подвергался мной тщательному осмотру, чем я и по сей день весьма довольна только радуюсь.
Потому что если мне и не удалось совершенно избежать некоторых заболеваний, то я, во всяком случае, убереглась от того, чтобы заразиться сифилисом. Убереглась, собственно говоря, чудом, если хорошенько подумать. Ибо, в конце концов, я нередко оказывалась в таких ситуациях, в которых мне уже не помогла бы вся моя осторожность и в которых я сотни раз могла бы самым тривиальным образом быть инфицирована.
Я очень благодарна Рудольфу за содействие в этих вопросах. Он научил меня внимательно следить за
