я худо-бедно в течение долгих недель зарабатывала себе на хлеб. Редко кто-нибудь из них требовал большего, но так же редко я больше получала. Это были преимущественно несчастные люди, очень грязные и опустившиеся, но редко кто из них вёл себя грубо со мной, разве только если выпивал лишнего. Они чуяли, что я такая же бедная, как и они, а может ещё беднее, и были добры со мной, насколько может быть добрым мужик, одержимый похотью, по отношению к бедной потаскушке. Со многими «бродягами», «разбойниками», бездомными и простыми солдатами я общалась в ту пору на лужайках Пратера, ублажая их члены. Нередко случалось, что у кого-то из них не оказывалось за душой даже кроны, а только несколько гривенников. Но и те мне приходилось волей-неволей отрабатывать, потому что вперёд они никогда не платили. Более того, частенько кто-нибудь из них потом давал дёру. Свою первую, с таким трудом заработанную крону я в тот вечер так истратить и не смогла. Потому что когда – было уже, вероятно, часов одиннадцать – я пошла через Пратер домой, то специально сделала небольшой крюк через торговую линию Вурстельпратера в надежде, что там, может быть, ещё что-то открыто. У меня с утра маковой росинки во рту не было, и мне хотелось хоть чем-нибудь перекусить на ночь. Но все лотки и киоски были уже закрыты, и только в небольшом ресторанчике, расположенном неподалеку от сосисочной, ещё горел свет. Впрочем, ни единого посетителя там уже не было, только официант в рубашке с засученными рукавами, прислонившись, стоял в дверях и глубоко вдыхал прохладный вечерний воздух. Когда я вполголоса спросила его, не могу ли я получить что-нибудь горячее, он рассмеялся и ущипнул меня за руку:
– Горячего? У меня всегда!
И проводил меня к маленькому столику в зале, усевшись за который, я смогла, наконец, расслабиться и несколько минут передохнуть, пока парень возился на кухне. Только теперь я почувствовала, как болели у меня от усталости ноги. Вскоре он, добродушно усмехаясь, возвратился в зал и поставил передо мной суповую тарелку, полную гуляша, большой бокал пенистого пива, огромный «фирменный» бутерброд и положил несколько дешёвых сигарет. Он сидел рядом со мной и, ухмыляясь, смотрел, с какой жадностью я принялась уминать всё за обе щёки, даже не подумав о том, что не смогу оплатить это изобилие своей единственной кроной. В мгновение ока покончив с едой, я хотела, было, заплатить, но он отказался взять деньги и добродушно произнёс:
– Ладно уж, девушка, считай, что тебе повезло. Эта крона тебе нелегко досталась. Если тебе снова что-то понадобится, я имею в виду после «работы», заходи, когда я здесь и ты всегда что-нибудь получишь. А сейчас, я вижу, ты идёшь домой, время и мне уже закругляться!
Мной вдруг овладело озорство, я вкусно поела, была сыта, чего давненько со мной уже не случалось, и голова немного кружилась от быстро выпитого бокала пива. А кроме того, мне понравился этот молодой, крепкий парень с загорелыми, жилистыми руками. На запястье у него синей краской был вытатуирован браслет, возможно, прежде он был борцом или кем-то в этом роде, и я подумала, что он, должно быть, способен прекрасно исполнить номер. После жалкого недавнего сморчка в кустах, которому я с горем пополам всё-таки сумела «спустить», мне снова захотелось ощутить у себя между ног настоящего мужчину. Свою маленькую плюшку я сегодня хотела бы тоже угостить горячим ужином. Когда он теперь начал собираться закрывать заведение, я с неподражаемым кокетством сказала:
– Но у меня время закрытия ещё не настало!
И неожиданно для него высоко подняла юбки и раздвинула ляжки, предоставив ему возможность полюбоваться симпатичными зарослями волос, росших в ущелье. Он с весёлым видом поднялся из-за стола и заметил:
– Ну конечно, благодарность – прекрасное качество в человеке. Я особенно возражать не стану и сделаю всё как положено. Но только не здесь, пойдём-ка лучше со мной!
Он повёл меня в маленькое боковое помещение, служившее местом хранения для пустых бутылок из- под содовой, порожних бочек и всякой рухляди. Там он посадил меня на большую, пустую бочку из-под пива, лежавшую на боку. Я обхватила его ногами за пояс, и он воткнул мне свою затычку в предназначенное для неё отверстие, которое уже наполовину открылось. Потом он подхватил меня за ягодицы и, всё время то, подкатывая меня вместе с бочкой к себе, то, снова отодвигая обратно, взялся нанизывать меня на свой вентиль, оставаясь при этом неподвижным. Я крепко ухватилась за его широкие плечи и чуть слышно повизгивала от удовольствия. Он напомнил мне пивного барышника, который, когда я была ещё ребёнком, сношал меня в подвале, но нынешний партнёр был вдобавок молодым и симпатичным. Он неторопливо и размеренно приближался к оргазму и, в то время как бочка каталась и грохотала, медленно говорил:
– Вот видишь... бочка поднимает плюшку повыше, такую сладкую... так намного луч... ше, чем на краю стола... и меньше... движений приходится делать... при спаривании... а такая вот бочка... просто замечательное... приспособление... а-а... если она... уже... пустая... да... Какая узенькая у тебя тёрочка... стоящая, ты... долго не задерживайся... Сейчас сифон будет брызгать в плюшку... я должен... я должен... да-а-а-а-а-а... кх-х-х, ш-ш-ш-ш-ш!
Он имитировал звук наливаемой из бутылки содовой, а его сифон внизу выполнил это практически. Я тоже кончила превосходно и, когда он опустил меня с бочки, в знак благодарности легонько укусила его за плечо.
– Как тебя зовут?
– Рудольф, красавчик Руди!
– А меня зовут Пепи.
– Красивое имя и красивая дырочка. Приходи поскорее снова. Горячие и холодные блюда и как следует переспать в любое время суток!
В дверях он обнял меня и подарил крепкий поцелуй, чем вдвойне порадовал меня, потому что обычно мужчины после соития никогда этого не делают. Мы, смеясь, разошлись в разные стороны. Так получилось, что за сегодняшний вечер я перепихнулась с двумя новыми друзьями. С постовым полицейским и с Руди. С последним я потом долго поддерживала отношения. Отточив или растерев какого-нибудь воистину убогого мужичонку, у меня всегда разыгрывался аппетит к чему-нибудь полноценному. Тогда я отправлялась к Руди, который часто бывал один. Мы с ним играли в «катание бочки», и он никогда не отпускал меня голодной (в обоих смыслах).
Однако на следующий день я принялась за дело уже по-другому. Нарядное платье и украшения оказались неподходящими для моего теперешнего образа жизни, в таком виде бедняги не осмеливались приближаться ко мне. Штеффи охотно одолжила мне простое платье из синего сукна. Шляпку я тоже больше не надевала, предпочитала отныне ходить в Пратере тихими боковыми дорожками и нередко забиралась на самые отдалённые лужайки. Кроме того, я прогуливалась также поздними вечерами, когда закрывались киоски и ресторанчики, по Вурстельпратеру и выискивала себе мужчин, которые выходили из кабаков. Благородных господ среди них не попадалось, сплошь рабочие, солдаты да мелкие торговцы. Было много очень весёлых и общительных гуляк, которые потом забирали меня с собою в трактир. Но только за ужин и маленький бокал пива я себя прорабатывать не позволяла. Я требовала одну или две кроны, хотя частенько, правда, получала всего лишь несколько мелких монет. Однако от трёх до пяти крон у меня в итоге всегда набиралось, и этого мне на скромную тогдашнюю жизнь хватало.
Времена изящных нарядов и красивой жизни когда-нибудь снова непременно настанут, утешала я себя. Мои отношения с мужчинами сводились теперь к тому, что я им «спускала». Проделывалось это быстро, не требовало от меня особых усилий, а они получали удовлетворение за свой счёт. Нередко я подходила к мужчинам, сливающим влагу под каким-нибудь деревом. Встав в непосредственной близости к ним, я терпеливо дожидалась, пока струя, наконец, иссякнет, и затем брала облегчившийся член, чтобы рядом манипуляций заставить фонтан ударить во второй раз по-иному. При этом они обнимали меня за талию, целовали или облизывали мне рот. Некоторые немножко мяли меня, радуясь нежданно-негаданно представившемуся случаю на что-нибудь «опереться», потому что клиенты такого рода часто не очень твёрдо стояли на ногах.
Какую же уйму хвостов я в ту пору передержала в руке! Мы со Штеффи, когда были в хорошем расположении духа, часто усаживались за стол и составляли реестр обслуженных нами хвостов. В общем-то, наша сестра обычно не ведёт лишних разговоров о мужчинах, потому что нам их и без того более чем достаточно, однако мы со Штеффи составляли то исключение, что частенько бывали в состоянии попудриться с кем-нибудь и ради собственного удовольствия. Таким образом, мы основали новую науку, назвав её «членологией», и до упаду хохотали над внесёнными в наши анналы хвостами. Тут встречались длинные, средней величины и короткие, толстые и тонкие, прямые, кривые и загнутые, бледные,
