фон Винклер», видимо, у него были для этого основания, сулившие деньги. Я позволила поцеловать себе руку точно какая-нибудь графиня, и барон с исключительной любезностью произнёс:
– Сударыня, вы позволите пригласить вас в мою ложу ? Оттуда мы сможем гораздо лучше наблюдать за следующим стартом...!
Рудольф отвесил подобострастный поклон, он-де ничего не имеет против, и высокий господин барон, по-прежнему сжимая цилиндр в руке, повёл меня в свою прекрасную ложу на трибуне. Там он пододвинул мне кресло и помог сесть, теперь я имела возможность всё видеть как на ладони, он же объяснял мне детали происходящего и называл клички лошадей.
– Сударыня совсем не играет?
Что я могла ответить ему? Ведь денег-то у меня не было, а от взятой роли я не хотела бы отказываться так скоро! Поэтому я с показной брезгливостью только сморщила в ответ носик.
– Тогда, милостивая государыня, может быть, вы позволите мне поставить за вас небольшую сумму на Зоненблума?
Я с известной сдержанностью согласно кивнула, однако потом, когда лошади рванулись со старта, всё же разволновалась ужасно. Меня охватил азарт, я совсем потеряла голову.
Зоненблумом, нашей лошадкой, правил жокей в зелёной как трава курточке, и когда лошади на всём скаку пронеслись мимо нас, впереди всех действительно шёл Зоненблум. Я закричала и захлопала в ладоши от восхищения, но тотчас же испугалась своей непосредственности, потому что истинной даме, вероятно, не пристало так бурно выражать свои эмоции!
Барон только посмеивался, поглядывая на меня сбоку. Он положил руку на спинку моего кресла, чтобы я не упала с ним вместе, и исподволь любовался моими округлыми и крепкими, соблазнительно напрягающимися икрами, которые были отлично видны сквозь лёгкую, светлую ткань летней юбки. Я же ничего не желала в этот момент знать, искренне радуясь такому шикарному знакомству.
Зоненблум действительно победил, и я была вне себя от счастья! Барон с улыбкой испросил разрешения отлучиться на некоторое время и направился к окошку кассы, чтобы забрать наш выигрыш, когда вдруг за моей спиной раздался шёпот:
– Поздравляю, фрау фон Винклер! Ну что, присматривает за вами старина Рудольф? Во всяком случае я здесь сейчас лишний! Расчёт произведём завтра!
Я жеманно поджала губы и с шутливой надменностью проговорила:
– Так и быть! Сейчас вы можете отправляться домой, Рудольф!
Старый мошенник, ухмыльнувшись, тут же испарился, а барон вернулся обратно и с низким поклоном протянул мне пять будто только что отпечатанных ассигнаций по десять гульденов!
– Боже мой, и всё это я одна выиграла? Да, но теперь признайтесь, сколько вы от меня утаили?
Лицо барона изобразило обиду, а я пришла в крайнее смущение от сознания того, что отмочила нелепицу! После скачек мы отправились есть мороженое, барон оказывал мне всяческие знаки внимания и ухаживал за мной точно за княгиней, а в завершение повёз меня домой в очень смешной узкой коляске на высоких колёсах, на облучке которой могли уместиться лишь двое! Он великолепно правил и всю дорогу рассуждал о лошадях. Я не понимала ни слова, однако с готовностью на всё говорила «да». В какой-то момент он вдруг сказал:
– Но моей самой заветной мечтой, милостивая государыня, являются жокеи женского пола. Красивые, совершенно обнажённые дамы, мчащиеся на чёрных как вороново крыло скакунах! Блондинки, такие как вы!
– Ах, господин барон!
Я прикрыла ладонью глаза и рассмеялась сказанному, а старый осёл решил, что я в самом деле сконфузилась, и принялся приносить мне тысячу извинений!
– Простите меня, сударыня, но не окажите ли вы мне завтра большую честь своим посещением? Я с превеликим удовольствием показал бы вам свои призы, выигранные на скачках, не сомневаюсь, что вы от природы наделены пониманием верховой езды!
Ну, теперь в наших отношениях возникла некоторая определённость, и я, по крайней мере, представляла себе, что меня ожидает, однако куражу ради только высокомерно кивнула и промолвила:
– Хорошо, я подумаю!
Он соскочил с облучка, помог мне спуститься и на прощанье поцеловал руку чуть не у самого локтя. В воротах моего дома я только покачала головой при мысли о неискоренимой глупости мужчин.
Назавтра, во второй половине дня я явилась к нему; он владел необыкновенно шикарными, очень тихими и прохладными апартаментами в Видене, полными ковров и портьер на окнах, которые были задёрнуты, отчего в комнатах царила почти совершенная темнота. Мне был предложен изысканный полдник, а после него какой-то крепкий английский напиток, который он назвал «виски». По вкусу он напоминал самогон из еловых опилок, и меня от него замутило. Потом он взялся показывать мне большую коллекцию золотых и серебряных чаш, бокалов и кубков, с выгравированными на них именами различных победителей. Я всплескивала руками, то и дело охала или ахала и делала вид, будто от увиденного я в полном восторге и изумлении, в действительности же мне было смертельно скучно, и хотелось, чтобы он как можно скорее приступил, наконец, к активным боевым действиям, ради которых я, собственно говоря, сюда и пожаловала. В конце концов, он, повернувшись ко мне, задал вопрос:
– Не хотела бы милостивая госпожа сделать меня счастливейшим из смертных?
– То есть... что вы... имеете в виду?
– Я прошу о милости послужить вам лошадью!
– Такого я ещё никогда не пробовала, однако случай, хоть раз в жизни прокатиться верхом на лихом бароне, грех было бы упускать!
– Для вас, сладкая амазонка, я не барон, а жеребец, жеребец вашего высочества по кличке Чернопегий!
И он как конь заржал, весьма натурально и похоже, так что я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. С убийственно серьёзным лицом он скрылся за раздвижной ширмой и принялся раздеваться там, каждое мгновение оглашая комнату заливистым «И-го-го! И-го-го!» До моего слуха донёсся также звук какого-то трения, вероятно, он перед стартом взбадривал себе хвост.
– Снимите свою божественную юбку, маленькая госпожа!
Я весело сбросила одежды и осталась в красивых панталончиках из белых кружев. В этот день на мне были высокие изящные сапожки из чёрной лакированной кожи с очень высокими каблуками. Это, похоже, особенно возбудило его, ибо, выйдя из-за ширмы совершенно голым, он бросил взгляд на мои ноги, и его не очень упругий член начал подниматься. Мой барон, в общем и целом, оказался молодцеватым «парнем», только уже появившийся живот несколько портил благоприятное впечатление. Его торчащий свечой член венчала синеватого цвета головка, а яйца оказались действительно точно у жеребца, столь же объёмные, они в длинной и толстой мошонке свисали чуть ли не до середины бедра. Он опустился передо мной на колени, облизал носки моих сапожек и проржал:
– И-го-го! В седло, фрейлейн жокей! Сию минуту стартует главный любовный заезд! И-го-го! И-го-го!
Я мигом сообразила, что к чему и, как будто это было для меня привычным занятием, одним махом вскочила ему на крестец. Крепко зажав его рёбра между своих шенкелей, я дала ему по попе приличный шлепок, а второй рукой цепко ухватилась за его волосы. И теперь он исключительно быстро сделал на четвереньках два-три круга по всей комнате, застланной толстым, тёмно-красным ковром.
– Тебе не хватает кнута, маленькая повелительница.
– Мне кнут не нужен! Жеребец и мою руку прекрасно почувствует!
И – бац, шлёп, хлоп, хлоп, я так приложилась к его большому тугому крупу, что он наверняка это прекрасно почувствовал! Он вёл себя совсем как ребёнок, стонал, хрюкал и ржал, и теперь так резво побежал на четвереньках, что я едва не свалилась! Чтобы удержать равновесие, я сильнее сдавила коленями его бока и скрестила внизу ноги. При такой позиции его ядреный хвост замечательным образом оказался между моими щиколотками. Теперь я нашла для них кое-что привлекательное, сквозь эластичную, тонкую кожу сапожек я почувствовала, как подрагивает и пульсирует его хлыст, сжала его ступнями и принялась под животом «скакуна» медленно оттягивать его конец вниз. Ржание барона в пароксизме крайнего сладострастия приобрело очень глубокий и протяжный характер:
