опасался.
– Чего же он опасался? – прервала она. – Неужели он думал, что из-за этого я откажусь вам помогать? Или он полагал, – продолжала она в волнении, – что у меня были какие-то виды, которым мог помешать ваш брак?
– О нет, сударыня, – ответил я, – господин д'Орсан хорошо знает, кто вы и кто я. Он никак не мог подумать, что вы способны снизойти до меня, и я не настолько дерзок, чтобы обратить к вам мои взоры.
– Ах, встаньте, пожалуйста! – воскликнула она. – Я уже говорила, что разница в происхождении не может влиять на мой выбор, и если я выйду когда-нибудь замуж, то только по велению сердца; и того же буду ждать от моего избранника.
– Ах, сударыня, – сказал я с неудержимым порывом, – если ваше сердце ищет того, кто вас любит, кто вас обожает, не может ли оно сделать свой выбор сейчас?
– Что вы хотите этим сказать? – сказала она в смятении. – Вы с ума сошли! Едва успев похоронить свою жену, вы решаетесь говорить мне о любви! Вы плохо беретесь за дело; такая поспешность отнюдь не завоюет мое сердце, она может лишь уменьшить мое уважение к вам.
– Не торопитесь осудить, не выслушав! Узнайте сначала историю моего первого брака, узнайте, как завязался этот узел, и вы поймете, что женился я по причинам, не имеющим ничего общего с любовью. Да будет мне позволено сказать, не оскорбляя вас – вы первая, кого избрало мое сердце.
– Я буду очень рада услышать все это, – сказала она, – так как я твердо решила устроить ваше благополучие, и мне очень важно знать о вас все.
Как изобретательна истинная нежность, когда она ищет доводы, чтобы поддержать пламя любви, даже сознавая, что его лучше погасить! Чем сильнее любовь, тем легче она находит себе пищу.
Не стоит приводить здесь то, что я рассказал госпоже де Вамбюр; это было повторение чистосердечной повести, уже известной читателю моих записок.
– Вы сами видите, сударыня, – добавил я, – много ли места занимала любовь в моем союзе с мадемуазель Абер. И если продолжить признания, то скажу одно: вы первая женщина, чья красота пробудила мое сердце, и оно страдает жестоко, потому что мне не позволено питать никакой надежды.
– Я рада, что узнала обо всем, – ласково ответила дама, – и вижу, что могу вернуть вам свое уважение. Ваша скрытность встревожила меня, но теперь я успокоилась; самое главное – позаботиться о вашей карьере.
– Ах, что мне карьера, если я лишился вашего благоволения, – сказал я с горечью.
– Довольствуйтесь тем, Ля Валле, – сказала она, – что я питаю к вам дружбу; больше пока ничего не могу сказать. Вы знаете мой образ мыслей, и этого достаточно.
Мягкий взгляд, прояснившийся после моей исповеди, сказал в тысячу раз больше, чем ее уста.
Охваченный радостью, я снова бросился к ее ногам, надеясь вырвать у нее более ясное признание, но в прихожей раздался шум, и она жестом остановила меня. Вошел граф д'Орсан.
– Вот я здесь и жду (ваших распоряжений, – сказал он госпоже де Вамбюр. – Но, кажется, я помешал? – он сказал это с улыбкой, лукаво поглядев на Меня. – Меня привело сюда наше общее дело; надеюсь, на меня не будут сердиться.
– Нет, граф, вы нисколько не помешали, – тотчас отозвалась госпожа де Вамбюр, – я как раз хотела с вами поговорить. Мне нужна ваша помощь, ваше влияние, чтобы поскорее помочь господину де Ля Валле занять подобающее место. Вчера я видела Боно, и он дал мне дельный совет. Славный человек этот Боно!
– Согласен с вами, сударыня, – сказал граф. – Он принимает большое участие в судьбе господина де Ля Валле, и этим очень мне симпатичен. Вы можете рассчитывать на меня. Но должен вам признаться, – добавил он шутливо, – что если бы я не видел моего друга в этом траурном одеянии, я был бы больше удивлен вашей горячностью; чувствую, что вы оставили меня позади. Я никогда не пытаюсь проникнуть в тайные намерения моих друзей, – продолжал он тем же тоном, – но желаю, чтобы наш друг Ля Валле скорее занял подобающее положение, более достойное внимания, какое вы ему оказываете.
– Богатством меня не прельстишь, – с улыбкой отвечала госпожа де Вамбюр, – господину де Ля Валле не нужна будет моя помощь, когда карьера его будет сделана. По вашей просьбе я охотно взялась помочь ему, чем могла. Но полагаю, что теперь, если ничто больше не удерживает его в Париже, ему следует продолжать свою поездку.
– Но мне грозит тяжба, затеянная моей свояченицей, – заметил я.
– Об этом не тревожьтесь, – сказал господин д'Орсан. – Я говорил с Дусеном и полагаю, что он утихомирит свою духовную дочь; но если ему не удастся выполнить обещание, все равно вы можете пренебречь его угрозами.
Тут граф заметил по глазам госпожи де Вамбюр и по моим взглядам, что мы еще не все сказали друг другу и, напевая что-то вполголоса, отошел к окну, выходившему на площадь.
– Господину д'Орсану, – сказал я госпоже де Вамбюр, как только граф отвернулся, – легко советовать мне не тревожиться! Но у сердца моего есть тревоги поважнее, чем карьера. Вы велите мне разлучиться с вами…
Я умолк, не в силах побороть охватившую меня печаль.
– Не горюйте, – ласково сказала госпожа де Вамбюр, – помните, что это мой приказ; я хочу, чтобы вы мне повиновались.
– Если бы вы разрешили мне хотя бы писать вам время от времени! – воскликнул я.
– А разве я вам запрещаю? – отвечала она. – Напротив! И мне самой придется отвечать на ваши письма, чтобы ставить вас в известность о шагах, предпринятых нами здесь в ваших интересах.
Господин д'Орсан снова подошел к нам и назначил мне срок отъезда. Я попрощался с госпожей де Вамбюр, чей взгляд еще раз приказал мне не тревожиться. Быть может, желая подсказать мне правильный путь, граф, прощаясь, взял руку госпожи де Вамбюр и поднес ее к губам; я с трепетом решился на подобную
