оставшись один, не уставал любоваться на себя в зеркале. А теперь мне уже позволяется выходить в халате к людям. И к каким людям! Ля Валле в домашнем халате появляется на глазах у вельможи! Смел ли я мечтать о чем-нибудь подобном, когда надевал его в первый раз?
– Мне кажется, дорогой Ля Валле, – обратился ко мне граф, – что удача нам улыбнулась. Я только что получил для вас должность контролера по сбору налогов в вашей провинции.[109] Добился я этого не без труда, потому что у вас нет никакого опыта в фискальных делах; если бы не госпожа Вамбюр, которая неустанно хлопотала за вас, я не смог бы ничего сделать, несмотря на все мое влияние.
– Чем мне отблагодарить вас, сударь, – воскликнул я. – С какой сердечностью вы мне сообщаете об успехе! Поверьте, это мне в тысячу раз дороже, чем значительное состояние, на которое я теперь могу надеяться.
Скажу одно: если благодеяние само по себе имеет неоспоримое право на нашу благодарность, то степень этой благодарности зависит от того каким способом оказано нам благодеяние. Часто благодетель не умеет одаривать, и благодеяние его очень много теряет. Вот человек, который находится в крайности; ему нужна помощь; и есть благодетель, готовый помочь; но если просителя унижают, если ему приходится несколько раз напоминать о себе, если его мучают нескончаемыми отсрочками, то помощь эта не дает облегчения, а удручает. Должен ли он чувствовать благодарность за такую помощь? Да, если он благороден душой: ведь всякая услуга имеет право на благодарность; но может ли тот, кто оказал помощь требовать благодарности за нее? Конечно, нет То, что дарится ценой таких мучений, нельзя назвать подарком; благодеяние это оплачено, оно куплено, а не получено в дар. Такие мысли пришли мне в голову, когда я думал о поступках графа д'Орсана. Мне скажут, что мысли это не новы; но можно ли их не повторять, коли им так редко следуют?
– Если бы вы знали, дорогой мой, – сказал далее граф д'Орсан, – с какой готовностью, с каким усердием госпожа Вамбюр старалась услужить вам, лишь только я заикнулся о должности! Вы так же мало сомневались бы в ее чувствах, как я сомневаюсь в ваших. Она не знает, что вы женаты; и поверьте, лучше это пока скрыть; она добродетельна и, не будучи ханжой, все же может устыдиться чувств, которые, по всей видимости, питает к вам.
Последние слова моего великодушного благодетеля так обрадовали меня, что я совсем потерял голову от охватившего меня восторга. Возможность быстрого обогащения уже не казалась столь важной. Меня любит госпожа де Вамбюр, она хлопочет за меня! Счастью моему не было предела, но я тут же свалился с облаков, вспомнив, что я женат. Будь я неблагодарным от природы, я бы наверно упрекнул мадемуазель Абер за ее доброту ко мне. Но если бы не она, у меня не было бы шпаги, я не оказал бы услуги графу д'Орсану и не имел бы случая познакомиться с госпожей де Вамбюр. Все эти мысли разом нахлынули на меня, и все же я ни единым помыслом, даже в тайниках души, не попрекнул мою супругу. Но радость моя мгновенно сменилась безмерной печалью.
Однако я обещал господину д'Орсану, что последую его совету.
– Да, сударь, – сказал я, – я скрою от этой дамы обстоятельство, которое могло бы заставить ее покраснеть. Так вы полагаете, она настолько добра, что…
– Да, она вас любит, – договорил за меня господин д'Орсан, – поверьте моему опыту. Зачем мне не дано такое счастье? А вернее, оба мы одинаково несчастливы. Ваш брак – неодолимое препятствие на пути тайных желаний, питаемых, как я полагаю, госпожей де Вамбюр. Я сужу об этом по тому впечатлению, которое вы произвели на нее; у меня тоже все обстоятельства словно в заговоре против моего счастья. Увы! Я родился в таком звании, где голос сердца должен подчиняться суровым законам, налагаемым интересами рода!
– Да, граф; не буду от вас таиться; ваша искренность требует от меня того же. Вы угадали мои чувства. Да, я люблю госпожу де Вамбюр; если то, что я испытываю – не любовь, то я почти смею утверждать, что на свете вообще нет любви! А ежели вы говорите, что эта дама благосклонна ко мне и даже отвечает на мои чувства, то могу ли я не чувствовать себя несчастным? Но вы, дорогой мой покровитель, – совсем другое дело. Происхождение и богатство ставят вас выше всяких препятствий. Как же вы можете считать себя несчастным? Я этого не понимаю.
– Оба мы одинаково несчастны и по сходной причине, – отвечал граф. – И вы и я – мы оба страдаем от любви. Правда, я свободен; я еще не связал себя узами, какие лишают вас свободы. Но я не могу вступить в брак без согласия моей матери, она же вынуждена считаться с законами королевского двора. Мое сердце уже сделало выбор; одобрят ли они его? Не смею на это надеяться.
– Но разве ваше сердце, – возразил я, – сделало недостойный выбор, и все эти лица, от которых вы зависите, так уж непременно должны его отвергнуть?
Читатели, кстати, могут судить по этим моим словам о том, до какой степени ослепила меня любовь: я совсем позабыл о чувствах, которые на моих глазах зародились в сердце графа в тот день, когда мне выпало счастье спасти его от гибели. Я пришел в себя лишь после того, как он сказал:
– Мой выбор, конечно, нельзя считать недостойным. Вы достаточно знаете госпожу д'Орвиль и сами поймете, мог ли я устоять перед ее чарами. Нет, я никогда не буду счастлив, если мне не позволят разделить с ней имя и состояние. Мне посчастливилось вернуть ей достаток, не вызвав краски на ее лице. Помните, вы говорили о крупном процессе, который выиграла у них противная сторона. Дело это слушалось только в первой инстанции; не имея средств, господин д'Орвиль не мог продолжать тяжбу. Я разыскал их адвоката и просил его пойти к этой даме, как бы по собственному почину, и посоветовать ей продолжить процесс, ибо весь риск он возьмет на себя; она, пусть нехотя, но все же согласилась дать свою подпись. Так вот, госпожа д'Орвиль выиграла процесс, и сейчас находится в своем поместье, не зная даже, как все это получилось. Ей сообщили только, что тяжба успешно завершена. Новое положение госпожи д'Орвиль дает мне некоторую надежду на успех. Но эта надежда все же не избавляет меня от ужасных опасений!
Должен сказать, что благородное поведение графа и собственный мой разум, не ослепленный кастовыми предрассудками, говорили мне, что мой друг поступает правильно. Он слушался голоса сердца, а это единственный голос, к которому следует прислушиваться при заключении столь важного союза. Рассчитывать доходы и разбирать родословные возможно лишь когда ты спокоен; с любовью же это несовместимо.
В этих мыслях я укрепился на основании собственного опыта. Я женился на мадемуазель Абер ради денег; я вел с нею приятную жизнь, но сердце мое, как мог убедиться читатель, не получило полного удовлетворения. Чувственность на короткое время могла заглушить требования души; но если бы я все это время таил в своем сердце ту нежность, какая пробудилась в нем от уверенности в любви ко мне госпожи де Вамбюр,
А посему нетрудно понять, какой совет я дал графу д'Орсану. Я прямо сказал ему, что на его месте поступил бы так же, как решил, очевидно, поступить и он. В нашей деревне люди всегда счастливы в браке, потому что руководствуются чувствами и ничем более. Там дети никогда не рискуют ошибиться, называя своего отца отцом, тогда как здесь, в силу городских и придворных обычаев, во всех семьях полно дочерей и
