…Утром, сняв, повязку, увидел, что рана зажила, но лепестки исчезли: эфир впитался в тело, на красном пятнышке тончайшей сетью бежали серые, как пепел, прожилки.
Пока ходил за топливом, готовил пищу, прошло часа два; потом занялся обувью, и когда все было готово, – время ушло далеко за полдень. В ночь выступать не хотелось, снова сел за дневник.
Срывать цветы – хотя бы один – не решался, жалел, как живые существа.
Как и в прошлую ночь, лег у стены. Пришла на память легенда.
Двадцать два столетия и – какая правдивость! Может, об этом поет ручей? Или просто навевает покойный сон?..
Разбудил дикий грохот. Пол и стены пещеры дрожали, гул ширился, проникал в уши, в грудь.
Я хотел выбежать из пещеры, туда, где сияли звезды, но черная завеса опустилась перед глазами.
Удар – меня швырнуло назад, обдало пылью. Грохот, приглушенный, но по-прежнему потрясающий, катился где-то снаружи, пол и стены дрожали, словно их била лихорадка в беспрерывном, безудержном страхе… Задыхаясь, я ползал в пыли, щебень валился на плечи… В темноте роптало озеро, а над головой гудело, будто проносились тысячи поездов. Это было землетрясение, самое ужасное, устрашающее, о каком приходилось слышать. Оно дробило скалы, расплескивало реки…
Но это – там, далеко, здесь меня окружала рычащая, дрожащая, бьющаяся о стены тьма…
Волосы шевелились на голове, по спине текли струйки пота…
Снаружи постепенно затихало, а здесь, в утробе, все ходили от стены к стене волны гула, как ворчание растревоженного зверя.
Натыкаясь на камни, стены, я искал фонарь. Луч ударил – в лицо, ослепил, я метнул его в сторону выхода. Но выхода не было – завален скалой, один взгляд определил, что в ней тысячи тонн…
Озеро затихло, лишь мелкая рябь морщила поверхность. По стенам, во всю длину, разбежались трещины… Из глубины подземелья слышался шум, которого прежде не было: из щели била струя воды, уже отыскавшая путь к озеру. Я понял главное: пещера до потолка наполнится водой…
Конец, конец…
…Внизу, где завалило вход, слабое сияние…
Запустил под скалу руку, до плеча. Сток был, но конца скале не было.
Но я могу подать весть о себе – бросить на произвол потока.
А принесет он ее людям, друзьям?
Все равно мысль воодушевила. Есть запасная батарейка – несколько часов света! И я написал все это…
…А сейчас вода прибывает, залила пол. Уйти некуда. Приток ее больше – заполнит пещеру, как бутылку…
Лотос – что с ним? Да вот он: на воде странные отблески. Это цветы. Они так непрочно сидели в грунте!.. Гибнут? Не может быть!
Лотос размножается отростками! Если сбросить воду до прежнего уровня, они прорастут. Только бы дошла весть!
Что у меня есть непромокаемого? Термос. Вложу в него тетрадь.
О чем еще?..
Да, пусть знают: я совершил самую страшную ошибку – обманул коллектив, отдалился от людей. Если бы не один… если бы знали, куда пошел, вы, товарищи, спасли бы… Не меня – лотос!
А я пренебрег коллективом и, значит, погиб.
Сколько прошло времени? Вода по грудь. Установился медленный круговорот от стены к стене.
Цветы проплывают мимо. Иногда я беру их в руки, целую. И мне вспоминается Ирина, ее глаза, синее небо, там, над лагерем…
Товарищи, прощайте!
Все равно золотой лотос есть! Не теряйте надежды, вы его найдете! Кладу цветок между страницами…
Вода коснулась губ. Тело цепенеет от холода.
Стою на цыпочках… Тетрадь не входит в термос.
Разрываю на части…»
Между последними листами – тонкий узор пепельно-серых жилок – все, что осталось от чудесного цветка, – щепотка золы…
Рассуждать было некогда:
– Искать! Немедленно!
Но если записи Анатолия почти сохранились, хуже было с картой местности. Вода, проникшая внутрь, смыла фиолетовый карандаш, превратив рисунок в сплошное пятно. Смутно угадывались отроги Сарыкольского хребта, да в нижнем углу – нагорье и знак пункта, с которого Анатолий наблюдал три зубца. Ребята узнали это место. Поиски решили начать отсюда. Сделали срочный запрос Дмитрию Васильевичу. Ответ был – искать.
В тот же вечер трое ребят вышли к пункту, отмеченному Анатолием. Через день вернулись – ни зубцов, ни скал рассмотреть не могли: землетрясение, центр которого находился в Сарыколе, совершенно изменило