Коллектив авторов
Вас зовут «Четверть третьего»?
М. Грешнов
Маша
– Борис! Да проснись ты, слышишь!
Спальный мешок заерзал, растянулся, как гигантский кокон.
– Ни одной собаки, Борис! Исчезли…
Кокон опять зашевелился, показалась голова, открылись глаза – мороз двадцатиградусный, – прищурились:
– А мне снилось…. море – такое синее. До сих пор в глазах…
– Ты пойми – ни одной!.. – волновался Василий. – Как ветром унесло!
– Куда?
– Знал бы – не спрашивал…
Борис сел, извлек откуда-то шапку, нахлобучил на голову.
– Так и сбежали?.. А море – ух, синее!..
Василий выругался с досады:
– Да придешь ты в себя?..
Утро разгоралось в туманах. Розовый свет ложился на гладь заснеженной реки, трогал дальние вершины и терялся над горизонтом, в пучине уходящей ночи. Все было чистым, белым; странно чернели на белизне двое нарт, круг остывшего костра и – ни звука.
Это подействовало на Бориса больше, чем толчки и слова Василия. Вскочив на ноги, он закричал: – Рустан, Рустан! Салка!
Крик пронесся над рекой, слабо отдался от обрывов берега.
– Куда же они девались?..
Отпечатки лап, покружив у костра, устремлялись по берегу к излучине реки. Геологи бросились по следу.
Это была неплохая разминка, вроде зарядки, да и мороз подхлестывал подходяще… Но главное – почему и как далеко ушли собаки?
Запыхавшись, обогнули мыс, круто вдавшийся в реку, и остановились. Стая была здесь.
Накануне вечером Борис и Василий взорвали тут сползший откос, хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить к пробам, но глыба нависла так угрожающе, что друзья сочли за благо удалиться и найти для ночлега более удобное место. И сделали правильно: глыба отвалилась и на высоте четырех-пяти метров открыла узкую щель, черневшую на белом известняке. Собаки ныряли в щель и появлялись с какой-то добычей, здесь же, между камней, пожирали куски…
– Рустан! Салка! – закричал Борис. – Ко мне!
Вожаки отделились, пошли; за ними потянулись другие, облизывая окровавленные пасти.
– Что вы нашли? Какую мерзость?.. – с отвращением спрашивал Борис.
Сытые звери повизгивали, чувствуя, что в голосе нет угрозы, и делали попытки потереться мордами об унты Бориса и Василия.
Те невольно отступили: собачьи пасти были в крови до самых глаз, облеплены бурой шерстью; кругом валялись куски мяса, покрытого мохнатой кожей.
Преодолевая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызенным куском:
– Борис!..
Тот сам рассматривал клок кожи и, когда поднял глаза, в них было удивление и недоуменный вопрос:
– Не пойму… Не встречал подобного.
– Это непостижимо, Борис. Трудно поверить…
Пока Борис отгонял собак, Василий уже карабкался по камням к отверстию. Товарищ нагнал его у самой дыры, и то, что предстало взорам, потрясло обоих до оторопи.
В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного.
Бурая шерсть висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть кожи и мяса была содрана, виднелось обглоданное ребро… В глубине угадывались очертания еще большего зверя.
Но внимание друзей было приковано к рваной глубокой ране: из нее – невероятно! – крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!
– Ехать немедленно! – говорил Борис, отряхивая снег.
Перед глазами – полутьма пещеры, и в ней, как гора, зверь, привалившийся боком к скале, с опущенным хоботом и закрытыми глазами. Казалось, животное дремлет и вот сейчас свернет хобот, шагнет могучими ногами. Туша его не тронута. Это первому не повезло: мясо и шкура на левом боку изодраны собаками. Этот же исполин стоял, как живой, – подойти к нему было жутко…
