Мертвый? Замороженный?.. Под пальцами ощущалась грубость и в то же время эластичность кожи, холодной, как лед, но не мерзлой, подавалась под пальцем. В пещере гораздо теплее, чем снаружи: воздух, проникая сквозь отверстие, оседал на полу легким прозрачным снежком…
Первым побуждением было – закрыть дыру.
Животное сохранилось в постоянной температуре… Отверстие закрыли парусом, завалили снегом.
– Случай необычайный, надо ехать немедля!
– До Средне-Колымска пять дней пути. Взять обе упряжки – четыре. Езжай, Василий, поднимай всех!
Завтрак друзья завершают молча, каждый обдумывает свое.
Так же молча запрягают в нарты упряжки – одну за другой.
Ничего лишнего: продукты, корм на шесть дней, ружье, и через минуту вдали – лишь черная точка в вихревом снежном облаке.
Борис садится у костра. Находка, действительно, необычна.
Встречались кости, бивни, останки с шерстью и кожей… Но такой удачи не знал никто.
Если б не собаки – два целых, так и хочется сказать – живых мамонта! Это странное ощущение, что они живые, овладело Борисом с первого взгляда, когда увидел капли черной крови: живые, только в спячке, в анабиозе!
Память торопливо развертывает, что известно об анабиозе: биологические процессы настолько замедлены… что отсутствуют все внешние признаки жизни… Наблюдается при вмерзании в лед небольших организмов – инфузорий, насекомых.
П.И.Бахметьев вскрыл закономерности анабиоза – когда нет полного промерзания и тканевые жидкости остаются при низких температурах в переохлажденном, но жидком состоянии… В переохлажденном, жидком… Здесь-то же самое, то же!.. – Борис глубоко вздыхает, чувствуя, как поднимается, подкатывает к горлу сердце. – То же самое! И смеется над сопоставлением: там – инфузории, здесь – гора, зверь, крупнее которого не знает земля!
Куда ни заведет фантазия! А все-таки – не фантазия!.. Он сам чувствовал, видел – живые!
Порыв гаснет вновь: сколько могли быть во льду в лабораторных условиях эти несчастные инфузории? Неделю, месяц?.. А тут – тысячелетия: двадцать, пятьдесят тысяч лет!..
А перед глазами – спокойная поза огромного зверя, опущенный хобот, закрытые глаза – спит!
– Оживить! – Мысль поражает, как удар грома.
Борис встает, ходит по берегу взад, вперед. Оживить!..
Опыты на рыбах, летучих мышах показали возможность оживления! Даже когда было поверхностное обмерзание. Борис вспоминает коричневую эластичную кожу, холодную, как лед, но – не лед!
Хочется еще потрогать, ощупать ее, убедиться, что не мертва, что можно оживить!..
Как?..
– Как оживить? – Борис ударяет кулаком по ладони. – Как? И снова садится на снег, упирая взгляд в пламя костра.
…Ночь наползает неторопливо. Поднялась луна, огромная, оловянная… Мороз. Середина апреля, а жмет нещадно. Борис подбрасывает в огонь сучья, языки пламени взмывают выше, пляшут, волнуются. Это помогает думать. О том же…
В тишине – отчетливые шаги. Поднимает голову. За костром темнота, ночь и луна, как пуговица, пришитая к небосводу…
– Кто идет?
Шаги замедляются, частое дыхание. Борис вскакивает и почти сталкивается с Василием.
– Борис… – тяжело опускается тот у огня.
Без рукавиц, в порванных заиндевевших унтах, одежда обледенела по пояс, по грудь.
– Там полынья… влетели с разбегу. И сразу – под лед… собаки, нарты. И сам… если б не вмерзшее корневище… Понимаешь… без ружья, без спичек…
– Ладно! – Борис достает спальный мешок, белье. – Не пропадем. Сушись!
Василий раздевается, трет посиневшие ноги. Потом сидят у костра. У Василия в глазах дрожит, плещется ужас пережитого. А, может, просто блики пламени? Борису хочется поделиться с другом, но Василию нужен покой.
Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает, каким сложным и трудным будет предстоящий день. «Оживить…» И опять тот же вопрос: «Как? – колет острой холодной иглой – „Как?..“» На миг перед глазами море – теплое, синее, крымское. «Почему, – думает Борис, – когда кругом мамонты, мамонты… один…, – считает, другой… третий…» пока сон не овладевает всем.
Разговор произошел за завтраком.
– Пешком по апрельскому снегу – десять-двенадцать дней. Наступит весна – не убережешь…
Василий кивает, соглашается.
– Рисковать мы не в праве, – пойми! Мамонта надо оживить.
Василий не доносит руку до рта. Что он, сошел с ума? Или это сам Василий сходит с ума после вчерашнего?.. Но взгляд Бориса тверд, решителен, слово, очевидно, продумано. И первое, что срывается с
