– Наверно, туристка, – сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами:
– Парле ву франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?
Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я изучал немецкий, в институте – английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные слова и фразы из того и другого. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Но Витька знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
– Non intellego, – снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь «lingua latina» – «латинский язык».
«Да что она – сумасшедшая? – подумал я. – Разговаривать сейчас на латыни!.. Да кто это может?..»
Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни.
Одно дело преподавать – другое разговаривать.
«Кто же все-таки эта девчонка? – снова подумал я. – Неужели на самом деле иностранка? Жалко – такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться – помашет ручкой, и будь здоров, Вася…» Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:
– А может, все-таки поговорим по-русски?
И она снова ответила:
– Non intellego.
– Не понимает она русского, – огорченно сказал я Витьке. Латынь понимает, а русский – нет.
– А может, она кубинка? – сказал Витька и повернулся к ней. – Куба, синьорита, Фидель, си?
Но девушка снова ответила – на этот раз грустно и подавленно:
– Non intellego.
«Как это не понимать таких слов? – подумал я. – „Куба“ и „Фидель“ на всех языках звучат одинаково… Кто же она?»
Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, в которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания «гос», «лос»… Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался… Однако это была уже какая-то явная чепуха – латынь, древнегреческий у современной девчонки…
– Что она сказала? – спросил Витька.
– Не понял, – ответил я. – Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.
И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:
– Non intellego.
И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.
– Рома? Италиа? – вдруг спросил ее Витька.
– Itа, ita, Roma![6] – девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые и ровные белые зубы.
Конечно, Витька – гений. Наверняка, она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни…
Девушка ожидающе смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза – на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая.
И я сказал эту фразу:
– Audiatur et altera pars![7]
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
– Audio, – сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: «Я слушаю». А что я мог сказать ей?
И вдруг – о, счастье! – я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить «Памятник» Горация.
Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал «Памятник». Хочешь не хочешь, а зубри…
– Экзегй монумёнтум, эрэ перённиус, – затянул я, – регалйкве ситу, пирамид альтиус, квод нон ймбер эдакс, нон аквйль импотёнс пбссит дйруер аут иннумерабилис аннорум сериёс эт фуга тёмпорум…
Я читал Памятник уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось.
Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
– Horatius Flaccus.[8] Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
– Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
– Михаил.
