Мы вскочили в сёдла и помчались. Хоть какая-то ниточка, зацепка малая. Были всё-таки люди, не ошибся я. Надо догнать, посмотреть, что это за купцы такие.
Маленькая дорога вывела нас на большой тракт. Ага, влево – назад, на Москву, вправо – к Пскову. Нам направо.
Въехали в деревеньку, соскочили с коней, начали расспрашивать. Да, были такие люди, проезжали, на Псков поехали.
Удача от нас не отвернулась. Мы гнали лошадей до вечера. У них – телеги, едут медленно, но и фора у них приличная – сутки! Я молил только об одном – чтобы это оказались нужные нам люди. Если вытянули пустышку – упустили время. Пока мы мотаемся тут, девчонку могли увезти в другом направлении. Известно, что из татарского плена редко кто возвращается, в основном – богатые, после выкупа. Серёге такая удача не светит, надо решать здесь и сейчас.
Уже в темноте въехали в большое село. Здесь, на перекрёстке дорог даже был постоялый двор. Надо отдохнуть, не то коней загоним.
Пока Сергей занимался лошадьми, я снял комнату, заказал ужин, успел расспросить холопов – не проезжали ли? – нет, ничего похожего не было. Неужели свернули куда? В молчании поели, легли спать.
Рано утром позавтракали вчерашней гречневой кашей с мясом, в дорогу взяли расстегаев рыбных, пирогов с капустой. Некогда есть на постоялых дворах, время дорого.
Я чувствовал, что мы их сегодня же догоним, надо только торопиться. Сергея не стоило и подгонять, он сам всё делал первым. Утренняя свежесть быстро отогнала остатки сна. Отдохнувшие кони ровно шли галопом, только деревья мелькали по сторонам. Чу! Я остановился. Вроде как дымком пахнуло, да не просто дымком – пищей что готовится на костре. Увидев, что я остановился, Сергей тоже придержал лошадь, развернулся и подъехал.
– Ты чего встал, атаман?
Я приложил палец к губам:
– Нюхай.
Лицо Сергея выразило недоумение.
– Чего нюхать?
Я прошипел:
– Воздух нюхай!
Сергей стал втягивать носом воздух, завертел головой:
– Никак костром пахнет, да кулешом мясным.
– Наконец-то, дубина стоеросовая.
– И на кой ляд нам костёр?
– Сергей, сам подумай – постоялый двор рядом, мы проехали всего – ничего, кто будет в лесу ночевать, да на костре еду готовить? Те, кому не след соваться на постоялый двор, к людям. Тем, кто в лесу, есть что скрывать. Понял теперь?
– Понял, атаман, – сокрушенно покачал головой Сергей.
– Отводим коней в лес, бери арбалет, стрелы, заряжай.
Мы завели коней в чащобу, чтобы их не было видно со стороны дороги, привязали к осине. Я двинулся вперёд, Сергей – за мной. Метров через сто пятьдесят – двести я услышал тихий мужской разговор. Остановился, жестом подозвал напарника.
– Слышишь?
– Говорят вроде.
– Не вроде, а говорят. Делаем так: я, не скрываясь, иду к ним, посмотрю, что за люди. Свой арбалет оставляю тебе. Ты идёшь сбоку и сзади, будешь подстраховывать. Если увидишь опасность, стреляй сразу, тем более – у тебя оба арбалета. А дальше – действуй по обстановке. Чует моё сердце – они это.
Дождавшись, когда Сергей отойдёт в сторону, я двинулся на голоса. Я не скрывался, намеренно шёл шумно, наступал на сухостой. Треск и хруст сопровождали мою ходьбу. Вышел на поляну. Моё продвижение услышали, были готовы.
Четверо добротно одетых мужиков стояли у телег, накрывая их дерюжкой. Я опасался, что если выйду тихо и появлюсь внезапно, мужики могут от испуга угостить стрелой из лука. На таком маленьком расстоянии и кольчуга не спасёт.
Я кашлянул, поздоровался. Мужики вразнобой ответили. Простые русские лица, открытые глаза, русые бороды. На шпыней не похожи, но слышал я не единожды, что купцы новгородские не брезгуют и прохожего ограбить, и девку, буде понравится, – умыкнуть.
– Куда путь держим, земляки?
– В Псков, пскопские мы.
– А-а-а, не бывал, не знаю. Чего везём?
– Да тебе-то что за дело, паря?
– Поглядеть хочу.
– Вона чего удумал! А калиту тебе не показать? Бей его, Абросим!
Не успел он досказать свои слова, как я метнулся на землю и кувырком ушёл влево. Неслышно подошедший сзади мужик уже наносил удар мечом, к моему счастью – по пустому месту. Только он хэкнул после удара, как раздался щелчок тетивы, и меченосец рухнул навзничь с болтом в груди. Не подвёл Серега.
Стоявшие у подвод мужики как по команде сунули руки в телеги, под дерюжку. Я вскочил, вырвал из ножен саблю. Тетива щёлкнула ещё раз, и самый здоровый из мужиков осел на землю, хватаясь за борта телеги. Я прыжками добрался до мужиков и приставил саблю к горлу одного.
– Бросайте оружие на землю, дёрнетесь – оба тут и останетесь.
Сергей подошёл сзади, с саблей в руке.
– Атаман, позволь телеги осмотреть.
– Давай.
Сергей откинул дерюгу со второй подводы – свёрток шкур, железные изделия – замки, навесы. Подбежал к передней телеге; сдёрнув дерюгу, подскочил от неожиданности. В телеге лежали три девушки; во рту – кляпы, руки и ноги стянуты сыромятными ремешками.
– Катерина!
Сергей выхватил нож, перерезал путы узницам, вытащил кляпы. Узницы со стонами разминали затёкшие руки и ноги.
– Вот значит вы какие, купчины. И что мне с вами делать? Самому здесь казнить, или посаднику на суд отдать?
В принципе, по любому, им – не жить. За похищение свободного человека имущество виновного отходило в доход властителю, а его казнили. Причём для человека свободного – смертью позорной – через повешение.
Оба купчины упали в ноги:
– Смилуйся, добрый человек. Не было у нас желания людей красть – это всё он. – Они руками показали на убитого. – Давайте девок покрадём, да в Пскове заезжим свеям продадим. У них женщин мало, спрос на них есть. Не губи души православные!
– О, ты смотри, Сергей, о вере вспомнили. А что ж вы о вере, о Боге не вспоминали, когда святотатство замыслили?
Оба пристыжено опустили головы. Тем временем, растерев руки и ноги, из телеги выбрались девчонки. Катерина обнимала Сергея, заливаясь слезами от радости. Она вместе с нами уже слышала об ожидавшей её участи.
– Девицы, решайте сами, что с ними делать – вы видели, кто из них что творил. Не врут ли?
– Нет, тот, который убитый, у них за главного был. Он всё и делал. А эти слова против не говорили.
– Ну что же, хоть не наврали. Девочки, решайте – что делать с ними. Не стоять же нам здесь до вечера?
Девочки переглянулись. Они до смерти были рады внезапному освобождению и не хотели портить себе настроение.
