дворцу.
– Уж и не знаю, как бедняга это переживет, – усмехнувшись, сказал он.
– Ты считаешь, что так было нужно, Луиджи?
– Боюсь, что да, ваше святейшество.
– Да простит нас Бог, – сказал папа. И, помолчав, добавил: – За все, что мы сделали.
– Скоро все закончится, ваше святейшество.
– Хорошо бы.
32
Рим
В ту ночь Эрику Ланге не спалось. Муки проснувшейся совести? Нервы? Или виной бессонницы было горячее тело примостившейся рядом, на узкой полоске матраса, Катрин? Так или иначе, но он проснулся в половине четвертого и уже не сомкнул глаз, лежа с открытыми глазами, чувствуя упирающийся в ребра локоть Катрин, пока в окно мерзкой комнатенки, предоставленной в его распоряжение Карло Касагранде, не заглянули первые посланцы наступившего серого утра.
Ланге спустил ноги с кровати, осторожно прошел по голому полу, раздвинул тюлевые занавески и выглянул на улицу. Мотоцикл стоял на том же месте, у входа в дом. Никаких признаков того, что за ним установили наблюдение. Он опустил занавески. Катрин зашевелилась, натянула на себя одеяло, перевернулась на другой бок, но не проснулась.
Ланге приготовил эспрессо на электрической плите и, выпив несколько чашек подряд, прошел в ванную. Следующий час он посвятил изменению внешности. Покрасил волосы темной краской, вставил контактные линзы, изменившие цвет глаз с серого на карий, надел дешевые очки в черной пластмассовой оправе, какие носят рядовые священники. Теперь из затуманенного зеркала на него смотрело лицо незнакомца. Ланге сравнил его с фотографией Манфреда Бека из Отдела специальных расследований и, удовлетворенный результатом, вернулся в комнату.
Катрин еще спала. Перепоясанный полотенцем, Ланге прошлепал по полу и выдвинул ящик комода. Надел белье, натянул прохудившиеся носки. Прошел к шкафу. Надел черную рубашку, черные брюки, черный пиджак. Сунул ноги в черные туфли. Тщательно завязал шнурки.
Возвратившись в ванную, он еще долго смотрел на себя в зеркало, вживаясь в образ человека в черном костюме, как артист вживается в образ персонажа пьесы. Убийца в платье священника; человек, которым он мог бы стать, скрывающий в себе того, кем он был. Наконец, взглянув в зеркало последний раз, Ланге сунул за пояс пистолет.
Он налил последнюю чашку кофе и опустился на край кровати. Катрин открыла глаза и, увидев незнакомца, отпрянула. Рука ее машинально нырнула под подушку, где она обычно прятала оружие. Ланге нежно погладил Катрин по ноге, и женщина замерла. Потом, узнав, приложила ладонь к груди и облегченно вздохнула.
– Боже мой, Эрик. Ты так изменился.
– Вот и хорошо, дорогая. На это я и рассчитываю. – Он протянул ей чашку кофе. – Одевайся, Катрин. У нас не так уж много времени.
Кьяра варила в кухне кофе, когда зазвонил телефон. Голос в трубке принадлежал отцу Донати:
– Я буду на месте через минуту-другую. Скажите ему, пусть спускается.
Она едва успела положить трубку, как в комнату вошел Габриель. На нем были серый костюм, белая рубашка и темный галстук – все любезно предоставлено Шимоном Пацнером. Кьяра сняла с рукава прицепившуюся нитку.
– Ты просто красавчик. – Она помолчала. – Немного похож на гробовщика, но в целом очень даже неплохо.
– Будем надеяться на лучшее. Кто звонил?
– Отец Донати. Он уже в пути.
Габриель торопливо проглотил кофе и потянулся за коричневым плащом. Потом поцеловал Кьяру в щеку и неуклюже обнял ее.
– Ты ведь будешь осторожен, правда?
С улицы долетел звук автомобильного гудка. Габриель попытался отстраниться, но девушка не отпускала. Сигнал повторился, на этот раз настойчивее. Кьяра опустила руки. Габриель снова поцеловал ее и, убрав «беретту» в плечевую кобуру, спустился по лестнице. Возле входа стоял серый «фиат» с ватиканскими номерами. Отец Донати сидел за рулем. Габриель устроился рядом и закрыл дверцу. Донати повернул к набережной Тибра.
Утро выдалось серое, с низкими, мрачными тучами; порывистый ветер гнал по реке барашки волн. Священник вел машину, вцепившись в руль, широко открыв глаза и почти не снимая ногу с педали газа. Понаблюдав за ним, Габриель покрепче ухватился за подлокотник. То, что папа накануне добрался до Ватикана живым и невредимым, можно было считать чудом.
– Много ездите, отец Донати?
– Вчера впервые за последние восемнадцать лет.
– Не подумал бы.
– Вы никудышный лжец, господин Аллон. Я считал, что люди вашей профессии должны быть мастерами в искусстве обмана.
– Как его святейшество?
– Я бы сказал, что он чувствует себя весьма неплохо, учитывая обстоятельства. Ухитрился даже поспать. Этот визит на другой берег для него очень важен.
– Я буду счастлив, когда все закончится и он вернется в папские апартаменты.
– Вы не единственный, кто мечтает об этом.
Пока ехали вдоль Тибра, отец Донати рассказал спутнику о принятых мерах безопасности. В синагогу папа отправится на своем обычном бронированном «мерседесе» в сопровождении личного секретаря и Габриеля. Первый периметр безопасности составят одетые в штатское швейцарские гвардейцы. Во второй кордон охранения войдут, как всегда, итальянские полицейские и сотрудники спецслужб. По всему маршруту следования лимузина дорога будет под наблюдением карабинеров дорожных частей, которые закроют ее для всего прочего транспорта.
Впереди перед ними показался квадратный купол Большой синагоги – сооружения из бледно-серого камня и алюминия. В ее архитектурном дизайне проглядывали персидские и вавилонские черты. Исключительная высота строения вкупе с уникальным фасадом резко отличали его от окружающих зданий, выстроенных в стиле барокко. Достигнутый эффект вовсе не был случайным. Люди, строившие синагогу сто лет назад, стремились к тому, чтобы ее видели с другой стороны Тибра. Видели те, кто находился за древними стенами Ватикана.
В сотне метров от синагоги им преградил дорогу контрольный пункт. Отец Донати опустил стекло, показал свое удостоверение и перебросился с полицейским парой фраз. Через несколько секунд они въехали во двор и остановились перед входом в синагогу. Не успел отец Донати выключить двигатель, как к машине подошел карабинер со свисающим с плеча автоматом. Пока что Габриеля вполне устраивало увиденное.
Они вышли из «фиата». Габриель невольно поежился – над всем этим местом словно повисла темная тень истории. Рим был старейшим из поселений диаспоры в Западной Европе, и евреи жили в центре города на протяжении более двух тысяч лет. Они пришли сюда задолго до галилейского рыбака по имени Петр. Они видели убийство Цезаря, наблюдали за подъемом христианства и были свидетелями падения Римской империи. Поносимые церковниками, заклейменные как гонители и убийцы Бога, они были согнаны в гетто, подвергались оскорблениям и ритуальным унижениям.
А после октябрьской облавы 1943 года тысяча человек были отправлены в газовые камеры и печи
