погруженная в благостный сон.
– Милая Нетти. – При виде ее безмятежного лица в полумраке угрызения совести едва не сглодали его. – Стоило б тебе проснуться, и ты бы сокрушила меня поцелуями и воркованием. Право же, ты заставляешь меня почувствовать себя преступником. Ты всегда была такой хорошей, любящей женой. Иной раз мне даже не верится, что ты вышла за меня, а не за этого Бада Чэпмена, который когда-то так тебе нравился. Похоже, за последний месяц твоя страсть ко мне стала еще более безумной. Слезы навернулись ему на глаза. Внезапно Смиту захотелось поцеловать жену, признаться в любви, разорвать карточку, забыть обо всем. Но стоило ему потянуться к ней, как в руку вернулась боль, а ребра затрещали и заныли. Он остановился, отвернулся; в глазах его застыла мука. Он вышел в холл и в темноте пересек комнаты. В библиотеке он открыл ящик стола и извлек чековую книжку.
– Взять восемь тысяч, и все, – произнес Смит. – И дело с концом… – Он замер. – Минуточку! Он судорожно перелистывал страницы.
– Это еще что такое? – воскликнул он. – Десяти тысяч не хватает! – Он так и подскочил. – Осталось только пять тысяч! Что она сотворила? Что Нетти с ними сотворила? Опять тряпки, шляпки, духи! Или нет – я знаю! Она купила тот домик над Гудзоном, о котором в минувшем месяце прожужжала мне все уши, и хоть бы словом обмолвилась! Смит ринулся в спальню, пылая праведным гневом. Да что она себе думала, когда швырялась так их деньгами? Он склонился над кроватью.
– Нетти! – рявкнул он. – Нетти, проснись! Она не шелохнулась.
– Что ты сотворила с моими деньгами? – взвыл он. Она беспокойно пошевелилась. Свет из окна румянил ее прекрасные щеки. Что-то было в ней такое… Его сердце яростно заколотилось. В горле пересохло. Он затрепетал. Ноги его подкосились. Он рухнул на колени.
– Нетти, Нетти! – возопил он. – Что ты сделала с моими деньгами?! А потом пришла жуткая мысль. Потом ужас и одиночество поглотили его. Потом – боль и разочарование. Ибо, сам того не желая, он нагибался все ниже и ниже, пока его горячее ухо не прижалось крепко и плотно к ее округлой розовой груди.
– Нетти! Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик .
Пока Смит уходил по ночной улице, Брэйлинг и Брэйлинг-два закрыли за собой входную дверь.
– Я рад, что он тоже будет счастлив, – заметил Брэйлинг.
– Да, – рассеянно отозвался Брэйлинг-два.
– Тебя ящик дожидается, Б-два. – Брэйлинг вел второго за локоть вниз по лестнице в погреб.
– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал Брэйлинг-два, когда они ступили на цементный пол. – Этот погреб. Он мне не нравится. Мне не нравится в ящике.
– Я постараюсь придумать что-нибудь поудобнее.
– Марионетки должны двигаться, а не лежать. Как бы тебе понравилось почти все время проводить в ящике?
– Ну…
– Никак бы не понравилось. Я функционирую. Меня невозможно отключить. Я тоже живой, и у меня есть чувства.
– Осталось всего несколько дней. Я уеду в Рио, и тебе не придется жить в ящике. Ты сможешь жить наверху. Брэйлинг-два раздраженно махнул рукой.
– А когда ты хорошенько отдохнешь и вернешься, я снова отправлюсь в ящик.
– Продавцы марионеток не предупредили меня, что мне попался образец с норовом, – заметил Брэйлинг.
– Они о нас многого не знают, – сообщил Брэйлинг-два. – Ведь мы – новинка. И мы чувствительны. Мне даже думать противно, что ты уедешь, и будешь смеяться, и полеживать на солнышке в Рио, а мы тут торчи в этой холодине.
– Но я мечтал об этой поездке всю жизнь, – тихо вымолвил Брэйлинг. Он прикрыл глаза и увидел море, и горы, и желтый песок. Воображаемый шум волн отлично успокаивал его. Солнце замечательно грело его обнаженные плечи. Вино было восхитительным.
– Я никогда не попаду в Рио, – возразил второй. – Об этом ты подумал?
– Нет, я…
– И вот еще что. Твоя жена…
– А что – моя жена? – переспросил Брэйлинг, начиная бочком пробираться к двери.
– Я к ней весьма привязался.
– Я рад, что тебе нравится твоя работа, – Брэйлинг нервно облизнул губы.
– Боюсь, ты все же не понимаешь. Я… я полагаю, что я люблю ее. Брэйлинг сделал еще шаг и замер.
– Ты – что ?!
– Я все думал и думал, – продолжал Брэйлинг-два, – как хорошо в Рио, а мне туда ни за что не попасть. И еще я подумал, что мы с твоей женой… мы могли бы быть вполне счастливы.
– К-как м-мило… – Самой небрежной походкой, на какую он только был способен, Брэйлинг направился к двери погреба. – Ты не подождешь меня минуточку? Мне нужно позвонить.
– Куда? – нахмурился Брэйлинг-два.
– Неважно.
– В корпорацию 'Марионетки'? Чтобы они приехали и забрали меня?
– Нет, нет – у меня такого и в мыслях не было! – Брэйлинг попытался рвануться к двери. Железные пальцы сомкнулись на его запястьях.
– Руки прочь!
– Нет.
– Это тебя моя жена подучила?
– Нет.
– Она догадалась? Она говорила с тобой? Она знает? Это ее рук дело? – Он пронзительно закричал. Чужая ладонь зажала его рот.
– Ты так и не узнаешь, верно? – вежливо улыбнулся Брэйлинг-два. – Так и не узнаешь.
– Она наверняка догадалась, она наверняка тебя подучила! – брыкался Брэйлинг.
– Я собираюсь поместить тебя в ящик, – сообщил Брэйлинг-два, – закрыть его и ключ потерять. А потом я куплю еще один билет до Рио, для твоей жены.
– Нет, нет, погоди. Постой же. Не сходи с ума. Давай все обсудим!
– Прощай, Брэйлинг. Брэйлинг окаменел.
– Что значит – прощай?
Десять минут спустя миссис Брэйлинг проснулась. Она приложила руку к щеке – только что кто-то ее поцеловал. Она вздрогнула и подняла глаза.
– Но… но ты никогда этого не делал, – пробормотала она.
– А мы посмотрим, как это можно исправить, – пообещал некто.
The City 1951( Город)
Город ждад двадцать тысяч лет.
Планета двигалась по своему космическому пути, полевые цветы распускались и облетали, а город ждал. Реки планеты выходили из берегов, мелели и пересыхали, а город ждал. Ветры, некогда молодые и буйные, захирели, остепенились; облака в небесах, исстрадавшиеся, разодранные в клочья, истерзанные, обрели покой и плыли в праздной белизне. А город ждал.
