перехватив трос, снова подтянулся. И снова Галя подставила руки. При следующем движении Максима ей пришлось самой начать подъём.
Они поднимались согласованными ритмичными движениями. На высоте двадцати метров с Галей случилась беда: второпях она попала пальцами правой руки под сжимавшиеся ступни Максима. Галя не услышала, а почувствовала, как раздался противный хруст, и волна ноющей боли облила кисть и растеклась до плеча. Ей показалось, что Максим сломал ей пальцы и она сейчас упадёт. Но пальцы исправно сжимали трос, хотя боль была почти нестерпимой. Так поднимались они всё выше и выше. На высоте тридцати пяти метров тяжесть их тел заметно уменьшилась, но сил у Гали больше не оставалось. Не решаясь отстать, она конвульсивно карабкалась вверх, на мгновения теряя сознание от боли и усталости.
— Галя, возвращайся, — тихо сказал Максим.
— Ковалёва, немедленно спускайтесь! — приказал Белов.
Галя остановилась.
— Счастливого пути, Максим! — прошептала она и стала осторожно спускаться, стараясь не соскользнуть. «Какой мудрый человек Игорь Никитич, — думала она во время спуска. — Если бы мы заранее знали, что нам сегодня предстоит, то половину сил растеряли бы на тревоги и сомнения. А теперь всё должно обойтись хорошо».
Та, Что Грезит не знала, что в этот самый миг экспедиция была на волосок от гибели. Она услышала, как тихо охнула Петрова, но, взглянув вниз, ничего не заметила. Роковое мгновение пронеслось незримо, и Галя вскоре ступила на крышу кабины. Когда она хотела выпустить трос, пальцы правой руки отказались повиноваться. Пришлось разогнуть их левой рукой.
Умом понимая, что он обязан экономить силы за счёт Гали, Максим сначала не мог заставить себя опираться на её руки всей тяжестью. Поэтому он старался как можно крепче зажимать трос. Один раз ему удалось как-то особенно ловко зажать вместо троса что-то мягкое, плотное, упругое, что помогло ему легко подтянуться. Но повторить это движение больше не удавалось.
Галя проводила его гораздо выше намеченного места. На последних метрах он целиком использовал её помощь и даже чуточку отдохнул. Расставшись с ней, он снова полез, напрягая все силы. Уменьшающийся вес давал надежду на благополучный исход. Но неудача и тут подстерегала Максима. Не рассчитав, он сделал неосторожное движение, и пятки его сорвались. Он повис на руках. Это случилось так неожиданно, что он не успел удержаться и заскользил вниз. В этот-то миг Галя и услышала вскрик Ольги Александровны.
Но Максим знал, что судьба экспедиции в его руках: ведь никто другой не сможет до браться до корабля. Он понимал, что, скользя вниз, неминуемо столкнёт Галю. Он помнил, что внизу лежит больная Маша, знал, что повторить попытку уже не удастся... Словом, он понял, что настал ЕГО час. Собрав все силы, он сжал трос и нечеловеческим напряжением прекратил скольжение. Поймав трос ногами, он снова полез. С каждым метром тяжесть таяла. Он поднимался свободными, быстрыми движениями. Теперь Максим был уверен в успехе.
Вдруг он почувствовал, что его ладоням становится больно. Не успел он сообразить, что произошло, как немыслимый, обжигающий холод сковал его пальцы. Очевидно, тормозя падение, он перетёр сетку обогрева, заложенную в ткань скафандра. Значит, через считанные минуты его кисти превратятся в звонкие сосульки.
Боясь, что повреждённая ткань перчаток скафандра потеряет эластичность и раскрошится, Максим полз почти на одних ногах, прижимая к себе трос предплечьями. Лезть стало совсем легко, последние остатки тяжести исчезли. Но её отсутствие, от которого он отвык на Венере, вызывало головокружение и тошноту. А ему предстояло ещё повернуться ногами к кораблю, так как центробежная сила уже начала тянуть его в противоположную сторону.
Расслабив ноги, Максим сделал поворот на одних руках. Желудок его судорожно сократился, и рот наполнился горечью извергнутой желчи. Это несколько облегчило Максима. Снова оседлав трос, он начал спуск. Руки его не слушались. Зная, что на корабле сила тяжести в семь раз меньше, чем на Земле, и прикинув, что оставшийся путь не превышает двадцати метров, Максим решил, что толчок при падении будет не слишком чувствительным, и, перестав сжимать трос, заскользил вниз.
Однако удар оказался достаточно сильным и свалил его с ног. Больно стукнувшись об обшивку, он с трудом поднялся и наклонился над блоками. Быстрый осмотр показал, что повреждение было ещё меньшим, чем предполагалось. На обоих блоках трос оставался в ручьях, но в одном из них он — был заклинён обломком рычага, который случайно попал между тросом и обоймой и не был вовремя убран. Пока трос сбегал, обломок, подпрыгивая, снова западал на прежнее место, но стоило тросу пойти обратно, как он защемлял его наглухо. «Как хорошо, что мы не дали заднего хода, — подумал Максим. — Вытравив весь трос, мы бы не смогли теперь освободиться».
— Ну, что там случилось? — окликнул его Белов.
— Пустяки, Игорь Никитич. Дайте очень медленный задний ход, только, пожалуйста, скорее!
— Почему такая спешка? Опять что-нибудь натворите!
И вдруг в репродукторах зазвенел голос Маши:
— Игорь Никитич, ради бога, скорее! Раз он так говорит, значит, с ним что-то случилось! Неужели вы не понимаете? Разве он скажет правду!
— Максим, приказываю без фокусов сказать, в чём дело! крикнул Белов.
— Пустяки, надо только вынуть обломок, который заклинил трос.
— Я спрашиваю, что случилось с вами!
— Игорь Никитич, у меня озябли руки...
Дальнейшее происходило с кинематографической быстротой. Не успел Игорь Никитич произнести команды, как Маша вскочила и, щукой метнувшись к пульту управления, здоровой рукой рванула рукоятку заднего хода. Трос пошёл, и обломок начал подскакивать. Максим нагнулся и отбросил его согнутым предплечьем.
— Готово!
Кабина качнулась и выпрямилась. В первый раз в жизни плюнув на правила обращения с механизмами. Маша рывком перевела лебёдку на передний ход, и кабина поплыла к кораблю.
Когда через несколько минут Максима под руки потащили в пропускник, он, пряча под шуткой страдание и страх, усмехнулся:
— Не разбейте мне руки. Они у меня теперь хрустальные!
Глава 11
ПОСЛАНЕЦ ПЕРСЕЯ
И пошло в цепи по взводу:
Ранен... Ранен командир!
. . . .
Край села, сады, задворки,
В двух шагах, в руках вот-вот.
И увидел, понял Тёркин.
Что вести его черёд.
Помогая перевязывать руки Максима, Галя роняла инструменты, проливала спирт, распускала бинты. Указательный и средний пальцы её правой руки скрючились и не разгибались. Это было очень тягостное чувство: мозг отдавал привычные приказы, а пальцы, такие знакомые, такие свои, совершенно не слушались.
Наконец Ольга Александровна обратила внимание на её неловкие движения.
— Что с тобой. Галочка?
