Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – подлинность Асмохат-та была для детей Ориджа единственной возможностью остаться в живых. Окажись я лжецом – за их жизни в Шулме никто не даст и сломанного клинка.
Единственного за все.
Но не одни шулмусы – мои прежние знакомцы по Кабиру и Мэйланю обращались со мной с почтительностью, доходящей до подобострастия. Однажды, когда ориджиты всей толпой ускакали вперед что-то разведывать, я собрал оставшихся и потребовал прекратить это безобразие.
Иначе я и сам уверую, что я – Асмохат-та.
Все переглянулись.
– Друдл говорил, что он – дурак, – прогудел Коблан Фаризе, словно пытаясь объяснить ей странность моего поведения. – Я имею в виду, что Чэн – дурак. А Асмохат-та – тот велик и могуч.
– А-а-а, – вместо Фаризы понимающе закивал Асахиро. – Тогда ясно.
– Что вам ясно?! – заорал я. – Что вам всем ясно?! Кто-нибудь может со мной поговорить по- человечески?!
– Нет, – жестко отрезал Кос. – Никто не может. Иначе любой из нас сможет забыться и заговорить с тобой по-человечески при посторонних. Или нас могут подслушать – а мы будем в тот момент говорить не по-кабирски. Или еще что. А для шулмусов ты – Асмохат-та. На веки вечные. Терпи, Чэн-в-Перчатке.
– Терпи, – сочувственно повторила Чин.
«Терпи, Чэн, – беззвучно поддержал меня Единорог. – Я вот тоже терплю... знаешь, как они меня называют? Могучий Палец бога Мо! Вот уж Скользящий Перст обрадовался бы...»
Я знал, кто, кого и как называет. И понимал, что неправ.
Если б еще от этого мне становилось хоть чуточку легче...
Особенно резко я ощутил свою новоявленную значимость, когда Кулхан внезапно закончился и мы носом к носу столкнулись с шулмусской заставой из восьми человек. Они не представляли угрозы для нас, они даже не успели к нам подъехать – но я сразу же оказался во втором ряду и передо мной замаячили спины Коса, Фальгрима, Асахиро, Кулая, закрывая собой великого и могучего Асмохат-та; а за мной сомкнулись в боевой готовности остальные, готовые яростной лавой охватить меня с двух сторон и выплеснуться вперед, если первый ряд падет и Асмохат-та окажется перед врагом.
Они готовы были убивать за меня.
Они готовы были умирать за меня.
Чем я мог оплатить это?
Не знаю...
Пока я предавался размышлениям, Кулай успел надерзить сторожевым шулмусам во имя мое, те успели выпустить в него пару стрел, Гвениль и Но-дачи пресекли это в самом прямом смысле, и заставщики благополучно удрали.
Неплохо для начала.
А то кто бы оповестил моего любимого внука Джамуху о прибытии его любимого деда? Вернее, последнего воплощения его любимого деда?!
Этому Кулаю дай волю – он во имя меня такого натворит...
Мы ехали по Шулме.
Вот уже третий день мы ехали по Шулме.
...Раздраженное ржание Демона У вывело меня из задумчивости.
Первое, что ввергло меня в недоумение – это непривычное построение нашего отряда. Непривычное потому, что я внезапно оказался впереди, за мной полукругом выстраивались мои соотечественники, а уже за ними сбились в кучу дети Ориджа, напоминающие испуганных овец, жмущихся под защиту сторожевых псов.
Вторым поводом для пожимания плечами была осенняя степь перед нами, на удивление безопасная и пустынная. Если не считать приближающегося одинокого человека, ведущего под уздцы неказистую лошаденку.
А так – никого и ничего.
Если не считать... зачем его считать, человека этого? Один себе и один, как ни считай...
Да и то – будь перед нами войско – дали бы мне оказаться первым? Вряд ли. Небось, заставили бы назад спрятаться, а еще лучше – в землю зарыли бы!
На время.
Для безопасности.
– Кто это? – спросил я по-кабирски.
Еще в Кулхане мы решили, что благоразумнее будет не обучать шулмусов говорить по-нашему.
– Это шаман Ур-калахая, – из-за спины сообщил Асахиро, и меня неприятно резанули нотки суеверного страха в его голосе. – Служитель Безликого.
Ясно... как восемь дозорных, так Асмохат-та назад, а герои – вперед! А как служитель какого-то Безликого – так все наоборот...
Что ж это за Безликий такой?
