«Татарская пустыня»,[2] признанный чрезмерно скучным даже на фоне прочих и безжалостно вырезанный при монтаже. Поэтому несколько дней спустя я сохраняю файл на каком-нибудь компактном носителе и удаляю его из компьютера. И из корзины тут же удаляю, ясное дело, настолько-то моей пользовательской грамотности хватает. Выждав еще несколько дней, я кладу в карман этот самый компактный носитель, сажусь за руль и еду куда-нибудь за город. В этот момент книге очень легко за себя постоять. Даже аварий не требуется, достаточно ниспослать мне сурового и неподкупного гаишника, или забавного попутчика, который расскажет поучительную историю, или взбалмошную попутчицу, которая втянет меня в какое-нибудь идиотское романтическое приключение. В конце концов, можно просто перекрыть трассу по прихоти очередного правительственного кортежа, я не безнадежно туп, я умею внимательно слушать реальность, когда она разговаривает со мной. Но реальность молчит, и я благополучно добираюсь до какого-нибудь живописного водоема, на дне которого находит последний приют горемычная дискета с файлом, а я возвращаюсь домой. Выждав еще несколько дней, я вызываю мастера и требую заменить жесткий диск моего компьютера. Да-да, в превосходном состоянии, спасибо, я в курсе, а теперь замените его, пожалуйста. Я не умею восстанавливать уничтоженные файлы, но знаю, что это, теоретически, возможно, поэтому иду на жертвы – мало того что деньги трачу, еще и выгляжу как идиот; впрочем, я и есть идиот, чего уж там.
После церемонии погребения жесткого диска в ближайшем канализационном люке я говорю покойной книжке: «Ну и дура» – и с легким сердцем берусь за новую. Сразу или какое-то время спустя – как получится.
Карл знает, чем я занимаюсь на досуге и как поступаю с горемычными рукописями. Я изложил ему свою теорию после того, как уничтожил первый роман. Тогда я вовсе не был уверен, что поступаю правильно, а в таких ситуациях лучшее средство – спор с достойным собеседником; оппонента, как правило, убедить не удается, зато самого себя – вполне, а мне того и требовалось. Карлу можно рассказать о чем угодно, он всегда готов с интересом слушать и спорить, но, чем бы ни закончился разговор, он никогда не мешает мне поступать по-своему.
А сейчас он говорит:
– Все-таки очень жаль, что ты ни разу не дал мне почитать. Думаешь, не понравится, заклюю? Зря. Когда это я тебя клевал?
– Не думаю. Скорее, боюсь, что тебе понравится. И ты меня отговоришь.
– Погоди, – хмурится Карл. – Но разве ты не этого все время ждешь? В смысле, что тебе наконец кто-то или что-то помешает.
– Ннну… да, – растерянно соглашаюсь я.
Я хочу сказать, что будет нечестно, если этим самым человеком окажется Карл. Получить помощь от него слишком просто. Ему нравится все, что я делаю, он всегда на моей стороне и всегда готов помочь. Быть сыном Карла – все равно что иметь полезные знакомства в Небесной Канцелярии. Но пользоваться этим преимуществом, решая по-настоящему важные вопросы, как-то… ну, нехорошо. У нас в классе училась дочка завуча, славная, кстати, была девчонка, но звезд с неба не хватала. Естественно, на всех экзаменах ей доставался единственный билет, на вопросы которого бедняжка могла хоть что-то ответить. Все это видели, все понимали, почему так, зла на нее не держали и даже не шибко завидовали: быть дочкой Ларисы Владимировны – то еще счастье. Но выглядело это, прямо скажем, некрасиво. Я так не хочу.
Но вместо того чтобы все это сказать, я молчу как рыба. Потому что в глубине души сам страшно жалею, что не стал показывать свои книги Карлу. Все думал – вот если бы он сам попросил. А он тактично помалкивал. Мы, конечно, друг друга стоим, чего уж там.
– Помнишь анекдот про человека, который ежедневно молил Господа ниспослать ему выигрыш в лотерее? – спрашивает Карл.
– Ага. В конце концов отверзлись небеса, и Бог сказал ему: «Поц, купи билет!» Понимаю, почему ты спросил. Но знаешь что? На месте Бога я бы дал ему этот совет в первый же день. Чего тянуть?.. И только не говори, будто Богу в голову не пришло, что мужик такой болван. Он всеведущ. Должен понимать.
– А знаешь, ты прав. Я никогда не смотрел на проблему с такой точки зрения, – неожиданно согласился Карл. – Тем более что правило «лучше поздно, чем никогда» работает только в тех случаях, когда не слишком поздно.
– То-то и оно. Рассказывай лучше про свое дело. В смысле, про мое. Интересно же.
– Ключ, – сказал Карл. – Только не падай, кажется, нашелся ключ от двери в подвале.
– Нашелся? – недоверчиво переспросил я. – Ну ничего себе. Так не бывает.
– Не бывает. Но я почти уверен, что это он.
У Карла особые отношения с ключами. В смысле, он их коллекционирует с детства. Первый свой ключ он нашел, когда еще в школу не ходил. Обычный ключ от чужой квартиры, каких много, из тусклого желтого металла. Карл, начитавшийся сказок, решил, что ключ сделан из чистого золота, и приволок его домой; Фрида, непутевая институтская подружка его матери и лучшая в мире няня, с которой он тогда жил, не стала разочаровывать ребенка, предложила хранить ключ в специальной шкатулке – дескать, именно так и следует поступать с сокровищами. Постепенно в шкатулке появились и другие ключи, Карл то и дело их находил и волок домой, все подряд, невзирая на цвет металла, благо знал из книжек, что кроме желтого золота есть еще белое серебро и загадочная платина, которая вообще не пойми какого цвета, зато ценная чрезвычайно. Шкатулка быстро заполнилась трофеями, но тут Фрида купила на барахолке ветхий кованый сундучок – ясное дело, божилась, что пиратский, – и Карл принялся собирать ключи с удвоенным рвением. К моменту поступления в консерваторию он был счастливым обладателем трех с лишним тысяч ключей и почти утратил интерес к детскому увлечению, но однажды полез с приятелями исследовать пустой, предназначенный на снос дом и нашел там удивительную штуковину, отдаленно напоминающую ключ – стержень с бороздками на обоих концах. Заинтересовался, пошел в библиотеку, перерыл кучу книг, выяснил, что ему в руки попал двойной ключ-паспарту, изготовленный самое позднее в начале девятнадцатого века. Информации о ключах-курьезах, которой, по ходу дела, переполнилась его голова, хватило, чтобы снова разжечь угасший интерес. Так Карл стал настоящим коллекционером – не собирателем мусора, но охотником за сокровищами, Фрида как в воду глядела.
Сокровищ он собрал немало. Я ни черта в этом не понимаю, но время от времени делаю посильные вклады в его коллекцию – по большей части, подозреваю, фуфло, но пару раз мне везло. В частности, редчайший ключ-пистолет, который Карл датировал пятидесятыми годами позапрошлого века, – моя находка, результат первой и последней вылазки на парижский блошиный рынок. Голова у меня там разболелась страшно, как всегда случается в людных местах, но ключик цапнуть я успел. Еще бы отыскать мастера, способного привести его в рабочее состояние, но, боюсь, таких уж не осталось, хотя Карл не теряет надежды.
С годами Карл, как и следовало ожидать, снова охладел к своему собранию; еще удивительно, что он столько лет продержался в состоянии азартной алчности. И тут услышал от кого-то из приятелей душещипательную историю – дескать, потомки изгнанных из Испании в конце пятнадцатого века евреев до сих пор хранят ключи от своих тамошних домов. Карла почему-то проняло. Какая стойкость, какой поразительный оптимизм, говорил он, пятьсот с лишним лет таскать за собой ключи от дома, из которого выгнали твою семью. И ведь ни тени надежды туда вернуться, а все равно.
Он бросился проверять, оказалось – да, действительно, исторический факт. Даже сейчас остались такие семьи, чтящие традиции. А некоторым не повезло с потомками, и их ключи давно уже гуляют по частным коллекциям. И те самые дома в Толедо и Лусене стоят до сих пор, не все, ясное дело, но многие – стоят. И конечно, Карл возжелал во что бы то ни стало раздобыть ключ от одного из этих домов. А потом поехать в Испанию и отправиться по заранее известному адресу. Эта идея захватила его целиком.
Ладно, говорил я, предположим, ты найдешь ключи и дом, – что дальше? Неужели ты думаешь, новые хозяева за пять с лишним веков ни разу не собрались сменить замки? Мои скептические расспросы, как и следовало ожидать, не остудили его пыл. Неважно, говорил Карл, сменили они замки или нет. Просто привезти ключ домой – это уже о-го-го какое событие. Думаю, он будет очень рад туда вернуться, даже если замки сменили. Подумаешь – замки.
«Ключ будет рад» – о да, это типичный для Карла аргумент. Рядом с ним я ощущаю себя фантастическим занудой, лишенным воображения. Но даже это почему-то совершенно не обидно. Рядом с Карлом всегда думаешь: «Какой я дурак и, господи, как же это хорошо!» – при том что смирение мне, прямо
