шел к ней, совершая подвиги, как Одиссей шел к своей Пенелопе.
Глава 13
Пир аллигаторов
– Что у вас, мэм?
Оксана молча подала в окошко рецепт. Антибиотики, витамины, свечи. Ей показалось, что женщина- аптекарь презрительно скривилась.
– Эти препараты не охватываются медицинской страховкой, – сказала она, рассматривая Оксану поверх старомодных очков. – Вам придется заплатить двести пятьдесят шесть долларов и четырнадцать центов.
Черт, это почти все ее деньги!
– Да, конечно, я заплачу, – пробормотала Оксана, мысленно кастрируя проклятого Мигеля.
Выкладывая на прилавок глянцевые коробочки, аптекарша осуждающе поджала губы. И на улице Оксана ловила осуждающие взгляды. Она шла, втянув голову в плечи. Центральная часть Дайтона-Бич, и без того истерично шумная, сейчас будто вскипела пестрой пеной. Столики кафе под навесами были заполнены яркими молодыми людьми, которые все знали про идущую по оживленной улице девушку. Они переглядывались, шептались и смеялись ей вслед.
На Белвью стояла огромная пробка. В дорогом серебристом кабриолете ревмя ревел перепачканный шоколадом карапуз, а молодая мамаша, сидевшая за рулем, пыталась вытереть ему лицо салфеткой. Малыш не давался, остервенело колотил ее руку, швырял салфетки и драл глотку что есть мочи. Мамаша реагировала на удивление спокойно, даже улыбалась и, в конце концов, прекратила свои попытки. Карапуз сразу утих.
Оксана почему-то расстроилась. Ей хотелось, чтобы он орал, чтобы мамаша била его и ругалась грязными словами и чтобы все показывали на них пальцем и говорили: ах, какая же она дрянь! Да она не мать, она просто шлюха!.. Тогда все осуждающе смотрели бы на нерадивую мамашу, а не на Оксану. И в городе, как минимум, были бы две шлюхи, а не одна. Ей бы стало легче, наверное. По крайней мере она бы знала, что еще кому-то в Дайтона-Бич так же несладко, как и ей.
Но нет. Им – сладко. Они едут в своих кабриолетах, они спешат в свои моллы и супермаркеты, а потом отправляются на свой дурацкий Интернешнл Спидвей, где ревут моторы, они выводят из доков свои яхты, чтобы встретить закат на заливе, сидят в ресторанах и кафе, пьют и едят, флиртуют, танцуют сальсу… и у всех такой идиотски счастливый вид, что начинаешь задумываться: а где же этот миллион несчастных американцев, болеющих хламидиозом? Они что, в другом штате проживают? Или они уже умерли?
Да им просто начхать на этот хламидиоз, вот в чем дело. Их жизнь от этого не рушится. Вылечились, пошли дальше. А вот ее жизнь – да, рушится. Сурен не простит ей «подарка»!
Она вдруг вспомнила кожаный диван в тиходонском офисе Сурена – необъятных размеров угловой диванище итальянской кожи, на который ушло, похоже, целое стадо элитных коров… и небольшой, сантиметра два-три, порез на диванной подушке. Впервые появившись здесь, Оксана была наповал сражена небрежной роскошью обстановки, размахом, каким-то нездешним ароматом добротных и дорогих вещей, окружавших одного из самых богатых и могущественных людей в городе. Даже кожаная корзина для бумаг, выполненная в форме слоновьей ноги, с обрывками факсов, скомканных салфеток и черновых бумаг, показалась ей исполненной высшего смысла.
А смысл такой: быть вещью Сурена, пусть даже корзиной для его бумаг, – это значит получить сертификат исключительности… Порез на диване появился немного позже, когда Оксана уже успела стать его вещью. Распалившись во время любовной игры, она столкнула диванные подушки на пол и разбила стоявший там фужер с вином, разбила очень неудачно, так что осколок разрезал толстую кожу до самого поролона. Сурен сказал: «Мелочь, не беспокойся». А на следующий день этого дивана уже не было, на его месте стоял новый, другой, но такой же огромный и роскошный – и, конечно, итальянский.
– А куда подевался тот диван? – спросила Оксана.
– Выбросил, – сказал Сурен. – Ребята отвезли сегодня утром на свалку. А может, к себе домой – это меня не касается.
– Зачем? Почему? – не понимала она.
– Он испортился. И стал мне неприятен.
До нее вдруг дошло.
– Из-за этого пореза?.. Но ведь… Он же совсем маленький!..
Она готова была сквозь землю провалиться. Ее родителям, чтобы купить такую мебель, пришлось бы заложить квартиру.
– Его ведь можно было заклеить! Да он и незаметный совсем, просто перевернул подушку на другую сторону – и все, ничего не видно!
Сурен усмехнулся.
– Кому не видно? Я-то ведь знаю, что подушка порезана! Хоть заклеивай, хоть переворачивай – ничего не изменишь.
– Можно ничего не менять, а просто считать, что пореза вообще нет!
– Нет, – сказал Сурен. – Я серьезный, уважаемый человек, Барби. И имею дело с серьезными вещами. Без обмана. Если у меня в офисе стоит диван – значит, это хороший диван, без малейшего изъяна, пусть даже этот изъян и не бросается в глаза. Если у меня машина – значит, это хорошая машина, которая даст сто очков любой другой машине…
Тут он улыбнулся, приблизился к ней и взял ее лицо в свои ладони. От него пахло дорогим одеколоном.
– А если у меня девушка – значит, это самая красивая девушка на свете. Это ты, Барби. Ты самая лучшая, самая чистая, самая умная, ты – принцесса.
Может, ему стоило выразиться как-то иначе и не ставить в один ряд диван, машину и девушку, которая привыкла считать себя особой – неординарной и выдающейся личностью. Но Оксане такое сравнение неожиданно польстило и даже возбудило. Они тогда замечательно обновили диван – «обошлось без разрывов», со смехом отметила она, – а потом, уже одеваясь, Оксана не выдержала и кокетливо поинтересовалась:
– А если у меня когда-нибудь вдруг появится изъян?
– Ты о чем? – поднял голову Сурен.
– Ну… Не знаю… Может, морщины или складки на животе.
Он уставился на нее и долго молча смотрел, так что у Оксаны пробежали мурашки по коже. А потом сказал очень серьезно:
– Морщины – ерунда. У меня самого полно морщин. Но если ты принесешь мне «подарок»… Ты понимаешь, о чем я говорю?
Помедлив, Оксана кивнула. Она уже жалела, что завела этот разговор.
– С этим не шутят, Барби! Я семейный человек, я люблю чистоплотность, поэтому не имею дела с грязными проститутками. А тебе я очень доверяю. И мне не хотелось бы в тебе разочаровываться…
Чем может кончиться «разочарование» человека, который носил с собой пистолет и имел прозвище Змей?
Скоро она это узнает.
…Оксана собиралась перекусить в пиццерии, но от волнения ее тошнило. Ей ничего не хотелось. Она в каком-то ступоре прошла пешком два квартала, потом почувствовала, что идти дальше не может. И как назло, ни одного такси. Она свернула с Мидвей, добрела до сквера Ветеранов и опустилась на скамейку.
Все против нее. Мигель, грязное животное, это он виноват, с него все началось. Как она его ненавидит! К тому же он украл револьвер. Может быть, Джон и Джессика – на его совести… Она поспешно отогнала затаенную, но постоянно всплывающую мысль. Нет, ерунда! Револьвером он, наверное, пугал своих бывших дружков Пако и Сезара. Он же считал себя ее рыцарем, защитником, ее надеждой и опорой! Да, конечно, он ей помог отделаться от этих бандитов. Но сейчас Оксана была готова разорвать его на куски. Ведь если бы не этот нищий подонок, она могла стать женой Сурена, женой миллионера, купаться в роскоши и носиться по городу в спортивном кабриолете… могла даже родить ребенка! Мальчика! Она была бы хорошей
