выгодной учебной нагрузки и перевода на должность профессора, но был остановлен столь же уверенно и жестко, как наступающие на Москву немцы.
Импозантный сердцеед доцент Богуславский тоже давно вел галантную осаду, но скорей по инерции, ибо уже понял ее бесперспективность. Преподавательская и аспирантская молодежь ограничивалась немым обожанием. Кафедральные дамы, сгорая от любопытства, заводили разговоры с прозрачными намеками, но Света их не поддерживала, а на прямые вопросы только загадочно пожимала плечами.
– Иванников и Спиридонова вообще не знают ни немецкого, ни английского, – скорбно жаловалась кутающаяся в старомодный платок доцент Кукшинская. – Индивидуальные консультации они игнорируют…
Каждый раз, проходя по коридорам института, видя вывернутые шеи дородных педагогов, стряхивая с себя жадные, то ли целующие, то ли кусающие взгляды, Света думала, что надо мимикрировать, слиться с толпой, и даже обещала себе в следующий раз явиться в добротном пальто Дзержинской швейной фабрики и сапожках Казанского промкомбината. Но, конечно же, это было невозможно: очень часто прямо из храма науки она отправлялась на новую выставку в Третьяковку, или в театр, или на сугубо закрытый элитарный прием…
Возможно, кто-то из коллег догадывался о ее двойной жизни: Света ведь не соблюдала правил конспирации. Внимательный читатель гламурных журналов мог обнаружить ее фото на вечеринке у «доброго волшебника» Павла Моисеевича Рачицкого – покровителя молодых талантов российской поп- сцены. Вездесущие студенты могли встретить на светской тусовке где-нибудь в «Сафари» или «Стоуне», опознать на размещенных в Интернете фотоотчетах о закулисной жизни какой-нибудь «Большой головомойки» или «Фабрики», где она одевает как ведущих, так и некоторых известных «ведомых». Ее могли увидеть в VIP-ложе на открытии сезона в Большом ли– бо заметить за представительским столом на праздничном приеме известного дома моды. Ну и что с того? Почти всегда она была с мужем и никогда – с посторонними мужчинами. А то, что все это нехарактерно для скромного доцента кафедры иностранных языков, то что поделаешь… Это тоже часть ее жизни, неизбежный процент публичности, есть приглашения, от которых не принято отказываться: или принимаешь, или сидишь в своем институте и не рыпаешься.
– Значит, так, принимаем решение установить двухнедельный срок для отработки пропусков и неудовлетворительных оценок неуспевающими студентами, – начал подводить итоги Добрюхин, и тут у Светы завибрировал телефон.
На дисплее высветился номер Катранова. Вот оно! Рыбак дождался важной поклевки…
– Извините, пожалуйста, я на минутку выйду, – обратилась она к Добрюхину и, не дожидаясь разрешения, выскользнула в коридор.
– Слушаю.
– Здравствуй, Светик! – напористо поздоровался Игорь с теми особыми интонациями, которые обычно вызывали у нее желание как можно скорее закончить разговор. Но не сегодня.
– Здра-а-авствуйте, товарищ по-о-о-лковник, – нараспев сказала она, вроде невзначай добавив в голос чувственности и расположения. – Чему моя скромная особа обязана вниманием такого занятого человека?
– Ну, перестань! Тебе не надоело надо мною издеваться?
– Я еще не решила, хи-хи-хи…
– Решай, Светочка, решай, по-моему, давно пора…
– Во-о-от даже как? Давно? Я просто растеряна. – Она никогда не разговаривала так с мужчинами и сейчас ощущала себя полной дурой. Неужели и Катран это понимает?
Но Катранов явно ничего такого не понимал. Умудренный жизнью и службой полковник особо режимных войск вел себя, как глупый окунь, клюнувший на полудохлого червяка и азартно заглатывающий его, словно стремясь поскорее сесть на крючок.
– Давай пообедаем сегодня вместе! Ты давно обещала…
– Неправда-а-а… Хи-хи-хи… Я только обещала подумать!
– Конечно. Я так и говорю, – голос Катрана начал утрачивать искусственную бодрость. Очевидно, он был готов к тому, что этот звонок, как и все предыдущие, закончится ничем. Зря он так быстро тушуется… Как говорил давний наставник Алена дядя Коля: «Кто робко просит – сам отказу учит!» А ведь верно говорил, вся жизнь подтвердила…
– И что ты надумала? – Теперь в голосе полковника начала отчетливо прорезаться скрытая усталость. Он уже готов капитулировать и попрощаться.
– Ну-у-у, пожалуй, я соглашусь…
– Отлично! – Голос опять взлетел, будто его обладателю сделали взбадривающую инъекцию.
– Я предлагаю в «Ноев ковчег» – там отличная армянская кухня! А потом можем зайти ко мне, это рядом… Ирка ведь ушла, я теперь один…
– Вот дела! – лицемерно ужаснулась Света. – При встрече расскажешь! И вообще, знаешь что… Я так устала сегодня, что и на люди идти не хочется… Ты лучше накрой стол у себя, а я через пару часиков прямо к тебе приеду…
Катран потерял дар речи.
– Что молчишь? Или у тебя есть нечего?
– Да что ты, Светик, что ты! У меня полный холодильник, да закажу в ресторане – все что хочешь привезут! Я так рад, даже растерялся немного! – ликовал Катран. – Умница, хорошо придумала! Тогда так и решили, я тебя жду!
– До встречи, – многозначительно промурлыкала Света.
– До встречи, Светулька!
Она нажала кнопку отбоя. И почувствовала себя, как сдувшийся шарик. Несколько минут стояла, смотрела в окно. Сейчас она отпросится, заплатит Кукшинской триста рублей, и та с удовольствием подменит ее на спецкурсе. А она пойдет в гости к старому другу своего мужа…
На улице смеркалось. Сыпал мелкий снежок, прохожие, подняв воротники и оскальзываясь, медленно шли по своим делам: кто домой, кто в магазин, кто на работу, кто на свидание… Каждый идет туда, куда хочет. И ей надо идти. По намеченному ею же самой пути, до конца. Она не хочет, но пойдет. Ее не ждет ничего интересного, романтического или даже авантюрного. Наоборот. Но… «Противно, зато полезно», – как говорила она маленькому Родиону, скармливая ему ложку рыбьего жира. Надо спасать свой мир. Спасать любой ценой. Спасать жизнь. Не бутик этот сраный, не банковские кредиты, не «кайену», не дом даже, родной дом с его дубовыми балками и панелями – за них она бы не дала даже президенту Соединенных Штатов, не то что Катранову. Жизнь!.. Вот что она спасает. И – эту гладкую, шелковистую, не дряблую еще шкуру…
Огромная снежная туча, удивительно напоминающая очертаниями Южно- Американский континент, протянулась от Зеленограда до Быково, накрыв собою всю Москву. Собственно, это не туча даже, а мириады и мириады крохотных ледяных кристаллов, кружащихся в плавном танце на полуторакилометровой высоте. Внизу золотистые огни, суета, а здесь – тьма, нечеловеческий холод и тихий хрустальный звон. Наступает миг волшебства: кристаллы вдруг начинают расти, распушиваться, превращаясь в многолучевые звезды-снежинки, – и вот они белым роем срываются вниз, в рыжее зарево города.
Снега хватит всем. И снегу все равно, куда падать.
Сергей Мигунов, только что отужинавший в полном одиночестве, не находит себе места. Схватил в гараже лопату, яростно чистит дорожку от крыльца до ворот. Уже восемь, девятый час. Света звонила, сказала – задержится: какие-то переговоры, какой-то торговый дом «Энн Купер», какие-то скидки… Дурдом! Зачем ей все это?
Но не Света его беспокоит, совсем не она. По дороге с работы служебную машину Мигунова провожал какой-то «Форд», не особо таясь и демонстративно вставая в хвост на светофоре. Почти до самого дома вел. За темным лобовым стеклом – странно нервирующий огонек сигареты. А потом развернулся и уехал. С чердака он внимательно осмотрел окрестности в ночной бинокль – ничего и никого. Значит, это еще не
