— Да звидкиля вас принесло в таку поздню годину? В гостинице — обычной деревенской хатке — было довольно холодно. Уже успевший откуда-то узнать имя хозяйки, наш водитель изощрялся в галантности.
— Пани Гапка, будьте таки добреньки, затопите печку в комнате пана полковника и согрейте кипяточку.
Трудно сказать, что больше подействовало на величественную хозяйку маленькой гостиницы — титул ли «пан полковник», обходительность ли нашего шофера, но она подобрела и проявила к нам подлинное украинское гостеприимство. В обеих каменных печурках, громко потрескивая, запылали лучинки, на которые хозяйка накладывала угольные брикетики, принесенные со двора Довбуном. Вскоре появился и горячий ужин, быстро и умело приготовленный хозяйкой из наших дорожных припасов. Так что маленькая гостиница показалась нам совсем уютной. К тому же, уложив нас, хозяйка собрала нашу промокшую одежду, чтобы высушить и отутюжить ее.
Утром меня пригласили к командиру дивизии. Генерал Павел Ивлиянович Абрамидзе — среднего роста, красиво сложенный, по-молодому стремительный — словно тисками сжал мою ладонь. Смуглое, резко очерченное лицо его с живыми черными глазами под дугообразными бровями осветилось добродушной улыбкой.
— Какими судьбами к нам?
Узнав, кто я и по какому делу приехал, генерал стал охотно рассказывать о дивизии, которая переформировывалась в горнострелковую.
— Хорошо! — воскликнул он. — Люблю горы и знаю, как в них воевать.
В состав дивизии входили 14, 133 и 187-й стрелковые полки. В отличие от 99-й дивизии, где все части возглавляли опытные полковники, в 72-й ими командовали молодые майоры: Кисляков, Мищенко и Хватов. Генерал в свойственной ему манере жарко хвалил их:
— Молодцы! Орлы! Чудесные ребята!
Я спросил его, может ли дивизия в нынешнем ее состоянии немедленно вступить в бой, если потребуется. Генерал вскочил, быстро зашагал по кабинету.
— Слушай, полковник! Трудно будет. Но мы готовы в любую минуту отразить врага. Пусть только сунется! — Тяжело вздохнув, он добавил: — Поскорей бы покончить со всякими переформированиями и доукомплектованиями. Мы же на границе стоим.
Узнав, что я собираюсь выехать в полки, генерал загорелся:
— Вместе поедем!
Договорились, что начнем с 187-го полка. В оставшееся до отъезда время я побеседовал с начальником штаба дивизии майором Павлом Васильевичем Черноусовым, Он познакомил меня с планами боевой подготовки, с организацией подъема по боевой тревоге, рассказал о ведущих командирах штаба, и в первую очередь о начальниках оперативного и разведывательного отделений, с которыми я затем познакомился лично. Прощаясь, я шуга спросил майора, не трудновато ли ему со своим командиром дивизии работать. Майор, улыбнувшись, ответив!
— Генерал наш действительно кипяток, подчас ее прочь и стулья поломать, но работать с ним все же легко. Умный и волевой командир, за ним начальник штаба как за каменной стеной: в обиду не даст. Он каждую командирскую должность, что называется, своим горбок испытал. Тактик блестящий. Стреляет почти из всех видов оружия… — Помолчав, добавил: — Подчиненные его уважают за справедливость и отеческую заботу.
Мы провели в дивизии два дня. Срок, конечно, слишком малый, чтобы досконально познакомиться со всеми частями. Но общее впечатление осталось отрадное.
Простившись с генералом Абрамидзе, едем на ближайшие перевалы через Карпаты. Изучаем местность. Принимаем участие в эксперименте, который проводится по приказанию командующего округом: по горным дорогам идут танки, орудия на механизированной и конной тяге, автомашины и повозки. По часам прослеживается время, за которое они могут осилить перевалы.
Наша машина карабкается по узкой петляющей дороге. Сказывалась поздняя осень — изнуряющие дожди, густые туманы. Кажется, даже камень раскисает от влаги. На подъемах и крутых поворотах машина идет юзом, того и гляди сорвется в пропасть. Дорога змеей обвивает округлые лесистые склоны горных вершин. По краям ее, подобно часовым, выстроились гигантские буки.
Изредка, когда появляется хотя бы крохотный клочок плодородной земли, у дороги вырастает скромная усадьба — небольшая хата и примыкающие к ней хозяйственные постройки. Около одной из таких усадеб останавливаемся, чтобы дать остыть машине и самим отдохнуть. Ежимся от холодного ветра. К нам подходит старый жилистый горец, одетый в овчинный кожух и черную папаху. С достоинством поздоровавшись, приглашает нас «до хаты».
Проходим просторные сени, переступаем порог. Дом состоит из одной большой комнаты. На длинных, грубо сколоченных скамьях вдоль стен — вся многолюдная семья. Женщины увлечены рукоделием, мужчины курят, лениво перебрасываясь словами. Мужчины одеты в «киптари» — овчинные безрукавки, опоясанные широким кожаным поясом. Женщины в длинных домотканых платьях, поверх которых, как и у мужчин, теплые безрукавки, но более изящные и лучше украшенные; ниже пояса, спереди и сзади, ниспадают две пестрые «запаски» из шерстяной ткани.
Мы поздоровались. Все привстали, задвигались, освобождая лавку для гостей, мужчины еще дружнее задымили. Женщины засуетились, готовя угощение. На длинном столе появились миски с молоком, творогом, сыром, лепешки из кукурузной муки. Разговорились с хозяевами. В речи их причудливо переплетались украинские и польские слова. Подчас мы с трудом понимали друг друга. Тогда на помощь спешили старик и один из его внуков, которые очень хорошо говорили по-русски.
Нас спросили (о чем можно еще спрашивать военных?), будет ли война. Мы успокоили их, что пока для тревоги нет оснований. Старший из сыновей старика удивленно наблюдал, как наш шофер свободно чувствовал себя за одним столом с офицерами, и тихо попросил отца узнать у меня, не родственник ли мне этот солдат. То, что «пан полковник» запросто беседовал с солдатом, никак не укладывалось в голове этого человека, недавно служившего в польской панской армии. Пришлось пояснить, что шофер не родня мне. Но все мы служим общему делу и не случайно зовем друг друга товарищами. Офицеры и солдаты у нас вчерашние рабочие и крестьяне, у них одни интересы, поэтому они в равной степени уважают друг друга.
— А дисциплина? — не выдержал вчерашний солдат.
— И дисциплина держится на этом уважении и высокой сознательности каждого.
Все слушали с большим вниманием. И особенно — младший сын хозяина. Оказывается, его скоро должны призвать на военную службу. Со страхом ждал он этого дня — старший брат так много рассказывал о бесчеловечных порядках в панской армии. Сейчас парень повеселел. Засыпал нас вопросами о жизни красноармейцев.
— Неужели каждый может стать командиром?
— Каждый. Надо только служить хорошо и учиться старательно.
Затронули и повседневные житейские дела. Старик рассказал, что хлеб насущный дается им нелегко. Пасут овец и коз на горных пастбищах. Хлеба своего не хватает: с клочков каменистой земли, которые они засевают, собирают всего три-четыре центнера с гектара. Долгие годы не удавалось освободиться от помещичьей кабалы. Лучшие пастбища и пашни находились в руках помещиков и сельских богатеев. Только после воссоединения с Советской Украиной вздохнули полной грудью. Кончилась власть панов, все богатства земли стали достоянием трудового народа.
— Теперь жить можно, пан командир! — удовлетворенно заключил старик.
Ужокский перевал, по которому проходит шоссе Самбор — Ужгород, расположен на сравнительно небольшой высоте (889 метров над уровнем моря). Встретил он нас пронизывающим ветром и мокрым снегом. Буран мешал рекогносцировке. Окрестность просматривалась лишь в короткие минуты просветления. Горы здесь из песчаника. Глинистых сланцев, мергеля и других легкоразрушаемых пород. Этим объяснялись мягкие очертания возвышенностей и обилие глубоких теснин, прорезанных вешними водами и небольшими ручьями. У одного кристально чистого шумного ручейка присели отдохнуть. Не сразу мы разобрались, что сидим у колыбели крупной реки Сан.
Вечером на перевал поднялась голова экспериментальной колонны. Первыми преодолели подъем
