Ощущение, подобное тому, что мы испытываем, слушая бессмертную музыку? Опасение, что этот июньский день уйдет навсегда? Или тревога связана с тем, что он не любит ее так, как любит она? Гиацинта крепко прижалась к Джеральду, и он заметил, что у нее влажные веки.
– Не знаю…
– Я просто дразнил тебя, притворяясь, что не верю в любовь с первого взгляда, – признался Джеральд.
– Скажи, что тебе нравится во мне.
– Я люблю твою серьезность, энергию, твой талант, голос, твою пылкость – все. Гиацинта, дорогая, ты напрасно беспокоишься.
– Мы должны быть абсолютно честны друг с другом.
– А разве это не так? Я что-то не понимаю тебя.
– Иногда я не решалась говорить… о некоторых вещах. Потому что их нелегко сказать. Мои родители хотели бы узнать тебя получше. Ведь мы часто с тобой встречаемся.
В полутьме улыбка Джеральда была не видна, однако Гиацинта догадалась о ней по его голосу. Она села, включила свет и озабоченно уставилась на него.
– Ты не рассердился?
– Конечно, нет! Они ведут себя так, как и подобает родителям. Родителям дочерей.
– По мнению отца, это здорово, что ты будешь врачом. Как химик и ученый, он ценит врачей. И кроме того, ты ему нравишься.
– Я это знаю. Как и то, что не нравлюсь твоей матери.
Гиацинта вспыхнула.
– Она… вообще-то говоря, мы не обсуждали с ней тебя. Мать не такая разговорчивая, как отец, поэтому она и я… То есть я не хочу сказать, что мы с ней не ладим. Просто мать очень положительная, а я довольно упряма и потому не всегда готова общаться…
Отойдя далеко от темы, Гиа говорила сбивчиво и неубедительно. Она замолчала, едва Джеральд коснулся ее руки.
– Ты просто тактично пытаешься предупредить меня, чтобы я не обижался, если встречу со стороны твоей матери не слишком теплый прием. Я это понимаю. И знал почти с самого начала, что она не слишком благоволит ко мне.
– Я не имела понятия об этом. Никогда не думала…
– Ты сказала, что мы должны быть честны друг с другом, верно?
– Да, но… что все-таки случилось? Что она сказала?
– Ничего. У нее очень выразительное лицо, и я обо всем догадался. Профессия врача обязывает разгадывать человеческие лица.
– Жаль. Ах, дорогой, мне так жаль! Францина не знает тебя, только и всего! Она первая признает, что была не права. В этом смысле мать справедлива.
– Если ты скажешь, что именно ей не по душе, я попытаюсь исправить положение.
Разве могла Гиацинта передать ему то, что сказала Францина? Не решаясь взглянуть на Джеральда, Гиацинта промолвила:
– Она считает, что ты не останешься со мной, поэтому я не должна полагаться на тебя.
– Какой вздор! Значит, мне придется опровергнуть ее утверждения.
– Ты не сердишься?
– Нет.
Это выяснение отношений, обидные подозрения были унизительны для них обоих. Она поступила безрассудно, заговорив об этом, и теперь пылала от стыда.
– Боже, Гиа, у тебя такой несчастный вид! Иди сюда и посмотри сама.
Они встали, обнаженные, перед большим зеркалом в ванной.
– Видишь, как портится твое симпатичное лицо, когда ты хмуришься?
– А оно действительно симпатичное?
– Ты отлично знаешь, что да.
Прямые каштановые волосы обрамляли правильное лицо с печальными глазами, большим гладким лбом и высокими скулами.
«Тебя очень украсил бы макияж, – говаривала Францина. – В твоем лице нет ничего неприятного, только не хватает яркости».
«Твое лицо выражает твой характер, – возражала Францине бабушка. – И тебе совсем ни к чему избыточный макияж», – многозначительно добавляла она, намекая на макияж невестки.
При этом воспоминании Гиацинта улыбнулась. «Как странно, – подумала она, – что временами я теряю уверенность в себе. А может, так бывает у всех, просто люди не говорят об этом и даже себе в том не признаются?»
«Держись всегда прямо, – говаривала Францина. – Такие высокие женщины, как ты, очень часто
