– Я никогда по-настоящему не понимал, что я испытываю по отношению к отцу. Я хотел его любить… но было время, когда я его ненавидел, Лия.
– Почему? Что он тебе сделал?
– Мне ничего. Просто кое-что произошло, чего ребенку не следует знать, только и всего. Я был очень молод… и никому ничего не сказал.
– Думаю, тебе было бы легче, если бы ты с кем-нибудь поделился этим, – проговорила мягко Лия.
Он опустил голову. В мыслях у него вновь был полный сумбур. Внезапно он почувствовал на голове ее руку.
– Я догадываюсь, что это было. Ты увидел его с женщиной… или узнал, что у него кто-то есть.
Вздрогнув, он поднял на нее глаза. В ее обращенном на него взгляде было понимание и сочувствие.
– Я часто спрашивала себя, как много тебе было о нем известно, – сказала она.
Ее рука опустилась на его плечо. Ему казалось, что он чувствует тепло этой руки через толстую ткань; у него не было ни малейшего сомнения, что он может верить ее словам, какими бы они ни были.
– Как-то, года два назад, я ехала в автобусе, и он был там с женщиной. Они… ну, в общем, она целовала его. Это было…
– Продолжай.
– Твоя мать думала, что он на работе или занят какими-то делами. Увидев меня, он испугался до смерти, что я ей все скажу.
– Но ты не сказала.
– Как я могла? Она так ничего и не узнала. И никогда не узнает. Но я могу поклясться, что он этим больше не занимается.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
– У нас с ним состоялся после этого долгий разговор. Перед его мысленным взором прошла череда картин.
Его отец целует вульгарного вида женщину с ярко накрашенным лицом; размахивает руками на крыше горящего дома; говорит речь, внушая публике уважение своим темным костюмом и респектабельной внешностью; съеживается от страха перед острым язычком Лии.
– Сам я ничего не видел, только слышал, – внезапно произносит он. – Это было в комнате над лабораторией. Я ничего не видел, но мне и не нужно было ничего видеть. Всю дорогу домой я бежал. Долгое время после этого я не мог на него смотреть.
– Бедный ребенок! – она наклонилась к нему и на него пахнуло запахом лимона. – И все эти годы ты держал это в себе?!
– Кому я мог об этом рассказать?
– Полу, например. Вы же с ним очень близки.
– Для мамы было бы ужасно унизительно, если бы кто-нибудь узнал об этом, даже Пол.
– Но ты не жалеешь, что рассказал об этом сейчас мне?
– Нет, – протянул он удивленно. – Нисколько.
– И ты испытываешь облегчение.
– Да, как ни странно. Ты сняла с моей души огромный груз.
– В этом нет ничего странного, Фредди. Мы ведь друг для друга нечто особое. Разве ты этого не знал? Неужели ты ничего не почувствовал в этом году? – ее слова словно растаяли в неподвижном воздухе.
Они встали. Она стояла так близко. Говорят, мелькнула у него мысль, что можно увидеть свое отражение в глазах любимого. На мгновение он увидел себя в двух огромных черных зрачках, и тут же все исчезло, когда она притянула его к себе. Его охватила сумасшедшая радость и бешено заколотилось сердце.
– Я люблю тебя, Лия…
Она впилась в его рот страстным поцелуем; он был так сладок; никогда еще не доводилось ему испытывать подобной сладости. Он не имел ни малейшего представления, сколько длился их поцелуй. Как сквозь толстый слой ваты до него доносилось тиканье будильника, шелест шелка…
Наконец она его отпустила и легонько подтолкнула к кровати. Словно в полусне он слышал ее шепот:
– Сейчас, Фредди, сейчас.
Жар нежного податливого тела, прелестные округлые формы, вся эта дотоле скрытая от него сладость – она могла быть сейчас его! Ему оставалось лишь взять предложенное. Он не просил, Бог свидетель, он не осмелился бы даже подумать о том, чтобы просить, и, однако, она сама предлагала ему все это!
Нервы его были натянуты как струна, его била внутренняя дрожь. Он желал ее и в то же время боялся уступить своему желанию. Одно дело поцелуй, но от этого… от этого он воздержится. Почему?!
– Нет, пока мы не поженимся, – услышал он собственный голос.
– Фредди… я не боюсь.
– Дорогая Лия, я не могу с тобой так поступить. Ее молчание прозвучало как вопрос.
– Я хочу, чтобы ты всю свою жизнь помнила, что ты была настоящей невестой.
