– Но ты ему нужен! В жизни много и других вещей, помимо спорта. Ты здесь, рядом с ним, и это главное, даже если… – он мгновенно умолк, не в силах произнести: «даже если ты и лишился обеих ног».
– И Лия любит тебя, – вставила Мими.
– Ты чудесная женщина, – сказал Фредди. – Ты знаешь, Пол, твоя жена регулярно навещает меня и приносит мне книги. – На мгновение на лице его появилось прежнее нежное и мечтательное выражение. – И Мег также заходит после школы. Ей только пятнадцать, но с ней можно обо всем поговорить. Твоя мама заходит и моя… когда знает, что не застанет здесь отца. Что же все-таки у них там произошло? Ты знаешь? – спросил он внезапно.
– Не думаю, что кто-то это знает, – ответила Мими.
– Как будто в жизни мало других горестей… Тебе, полагаю, известно, когда скончался дядя Дэвид?
– Да, в День заключения перемирия.[57]
– На улицах творилось нечто невообразимое. Все кричали, свистели… Очень похоже на празднование Нового года в 1900 году. Ты его помнишь?
– Я-то помню, – ответил Пол. – Но как можешь это помнить, ты?
– Я прекрасно все помню. Меня поднесли к окну и мой отец сказал: «Он навсегда запомнит эту ночь».
Фредди смотрел на огонь, и в ярких вспышках пламени веки его казались почти прозрачными. Что видел он там? Все молчали. Мими поставила на стол чашку, и та звякнула, нарушив тишину.
– Что ты скажешь об этом доме? – спросил внезапно Фредди, подняв на него глаза.
По его тону было неясно, как он сам относится к своему новому жилищу, и осторожно Пол произнес:
– Прекрасный солидный дом.
– Ну, ты привык к таким прекрасным солидным домам, чего нельзя сказать обо мне. Откровенно говоря, я не знаю, что и думать о нем, да мне, в сущности и все равно. Может быть, в будущем, это будет иметь какое-то значение для моего сына. Он станет настоящим американским джентльменом, что почти так же хорошо, как быть английским джентльменом.
Мими с Полом, встревоженные прозвучавшей в его голосе неприкрытой горечью, переглянулись.
Внезапно Фредди с жаром воскликнул, испугав спящую подле него в своей корзинке таксу.
– Людей, которые начали эту войну, следует расстрелять! Вильсона тоже, всех их.
Пол промолчал. Сердце его наполнилось печалью. На ум ему пришли слова, которые он никогда не выскажет вслух, так как они прозвучали бы слишком жестоко: А что тогда сказать о тебе? С этими твоими разглагольствованиями о великом крестовом походе и презрительным отношением к пацифистам, таким, как твои родители?
– Ты знаешь эту строчку из стихотворения Уилфрида Оуэна?[58] – медленно произнес Фредди. – «Это люди, чей разум похитили мертвецы». У меня, по крайней мере, остался мой разум. Хотя, может быть, было бы лучше, если бы я его лишился. Я помню столь многое. Грязь, крыс, пожирающих трупы…
Он наклонился вперед, устремив на них горящий взгляд.
– А вам известно, что под Пасщендалем мы сражались три с половиной месяца? Сражались там в грязи, в которой и нашли свое последнее успокоение почти четверть миллиона английских парней? Да, мы сражались. Я научился сражаться врукопашную. С гранатами. Они более эффективны, чем штыки. Да, я помню письма Джеральда и его матери. «Джеральд погиб как герой», написала она. – Фредди рассмеялся. – О, да, никакой грязи. Мгновенная чистенькая смерть от пули, попавшей прямо в сердце. Ты валишься на землю или грациозно падаешь с белой лошади, продолжая высоко держать знамя своей страны! – он умолк.
Уголком глаза Пол увидел, как дрожат плечи его жены, и спокойно произнес:
– И все же ты не можешь отрицать, что мир был бы совершенно другим, если бы победу одержал кайзер.
– Кто его знает?
Вероятно, ему это было совершенно безразлично. Когда у тебя нет ног, вряд ли что-то имеет для тебя большое значение. Пол попытался перевести разговор на другое.
– Ты очень педантичен, вникаешь в мельчайшие детали. Я тут подумал – ему действительно только что пришла в голову эта мысль, которая могла оказаться хорошей – что, может быть, тебя заинтересует банковское дело? Банкиры сидят большую часть дня. Что скажешь на это?
Взгляд Фредди вновь обратился к камину, где сейчас догорали последние уголья.
– Пока я неспособен ни о чем таком даже думать. Но все равно, спасибо.
Пол поднялся.
– Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Боюсь, мы утомили тебя.
– Нет-нет. Я просто немного устал, только и всего. Вы здесь абсолютно ни при чем.
Совершенно потрясенные, Мими и Пол спустились по лестнице и вышли на улицу.
– Никак не могу забыть, каким он был, когда уходил на фронт, – проговорил Пол. – Вся эта поэтичность, благодарность Богу за счастливейшие минуты в его жизни, или еще какая-то чушь в том же роде. – Он провел рукой по лбу. Голова у него раскалывалась. – Я еще подумал тогда, как же он наивен! А теперь – вид этого безысходного отчаяния может кому угодно разбить сердце.
На углу они столкнулись со спешившей домой Лией. Только когда они с Мими обе одновременно вскрикнули, Пол узнал ее; один, он, без сомнения, прошел бы мимо. Она сильно изменилась; не то, чтобы
