не давали им прохода. Они не давали прохода женщинам. Не могли ничего с собой поделать. Интересно, что они при этом чувствовали?..
– Я никогда не хотел кого-либо обидеть. Съежившийся в углу дивана, выворачивающий себя наизнанку, Дэн уже не казался ему огромным.
– Думаю, я могу это понять, – сказал Фредди. Несколько слов утешения были сейчас явно к месту.
– Да? – проговорил быстро Дэн. – Я рад. И я хочу сказать… все это не было образом жизни. Так, временами… когда я не мог удержаться от соблазна… но все это происходило не так уж часто. Главным для меня… – он прикусил на мгновение губу и закончил: – главным для меня всегда была и остается Хенни.
– Она что, этого не понимает?
– Похоже на то.
– Как же все это ужасно.
– У тебя, по крайней мере, есть Лия. Это уже что-то.
– Не так все это просто, папа. – Не могу вспомнить, мелькнула у него мысль, когда я называл его так последний раз. Неужели для того, чтобы вновь произнести это слово, я должен был сперва почувствовать к нему жалость?
– Да, при сложившихся обстоятельствах это, полагаю, не легко.
С минуту оба молчали, затем Дэн произнес:
– Могу я чем-то помочь тебе? Выслушать тебя, обсудить… хотя, вероятно, все это слишком личное, чтобы говорить об этом с отцом? Может быть, тогда с врачом?
Фредди покачал головой.
– Давай пока оставим эту тему.
– Хорошо. Но только не думай о своей гордости и не стесняясь спрашивай совета, сын. Помни, секс и все, что с ним связано, не исчезают вот так, в одночасье. – Он поднялся и протянул Фредди руку. – Я прошу у тебя прощения за ту давнюю историю. За то, что причинил тебе боль. Бог знает, я не хотел этого. Надеюсь, ты тоже это знаешь.
– Я знаю. – Странно, подумал он, как быстро исчез мой гнев. Час назад, когда он появился здесь, я весь так и кипел от злости. А сейчас все, что я чувствую, это бьющаяся под моей ладонью жилка на его руке, и я не хочу отпускать эту руку.
– Фредди… Давай, черт возьми, не будем больше притворяться. Да, мы часто раздражали друг друга, действовали друг другу на нервы. Нередко я бывал тобой недоволен, хотел видеть тебя совсем другим, и ты это чувствовал. Также и я, вне всякого сомнения, не всегда был в твоих глазах тем отцом, какого ты хотел бы иметь и в каком нуждался. Но я всегда любил тебя, люблю сейчас и всегда буду любить. Я рад, что мы, наконец, поговорили обо всем откровенно, и уверен, отныне мы будем с тобой часто вести такие разговоры. – Дэн коснулся губами лба Фредди. – Ну, мне пора. Если я сейчас не уйду, то разревусь здесь у тебя как баба. Может, увидимся завтра?
– Да, приходи. До завтра.
Он услышал, как Дэн быстро сбегает по лестнице, прыгая, судя по звукам, сразу через две ступеньки, и улыбнулся, чувствуя, как впервые за многие месяцы душа его наполняется тихой радостью.
ГЛАВА 8
Пол вышел из «Брукс Бразерс» и быстро зашагал по улице. Чувство, владевшее им сейчас, можно было бы выразить одним словом: умиротворенность. Он только что купил себе несколько новых костюмов: военная форма, вычищенная и переложенная камфарой, была убрана в дальний угол шкафа, где она и будет лежать долгие годы, дожидаясь того часа, когда он, как когда-то дядя Дэвид, достанет ее оттуда, дабы продемонстрировать в качестве диковинки своим детям. На мгновение ему показалось, что он слышит звонкий голосок: «А что ты делал, папа, в ту Великую войну?»
Ну, он много что делал, да и видел немало, но об этом он предпочитал не вспоминать. Его до сих пор еще мучили кошмары; нередко он просыпался среди ночи в холодном поту и с минуту глядел, моргая, на узкую полоску темно-синего неба там, где на окне разошлись занавески, пока, наконец, слыша рядом с собой ровное дыхание спящей Мими и видя вокруг очертания знакомых предметов, не приходил в себя и не успокаивался.
Проходя сейчас мимо выставленных в витрине прекрасных фуляровых носовых платков и строгих форменных галстуков, он вдруг замер на мгновение: это был магазин, в котором когда-то работал Драммонд; у него еще был такой грустный голос и несколько заискивающий взгляд. Он давно умер.
Это было одним из тех воспоминаний, которые легко могли разрушить всю его умиротворенность.
С усилием он заставил себя встряхнуться. В воздухе в эту последнюю неделю марта уже явственно чувствовалось дыхание весны; в окнах магазинов красовались соломенные шляпки и бумажные нарциссы и, шагая сейчас по улицам, он в первый раз за те два месяца, что прошли со дня его возвращения, почувствовал себя, наконец-то, по-настоящему дома.
Он обещал отцу взять у него дома кое-какие бумаги и просмотреть их за ту неделю, что они с матерью будут отдыхать, поэтому вскоре он повернул на северо-запад к Центральному парку. Пятую авеню заполняли субботние толпы покупателей, обновлявших свой весенний гардероб. Продолжая идти быстрым шагом, он время от времени бросал взгляд на свое отражение в зеркальных витринах. Приятно было вновь увидеть себя в обычном темно-синем костюме. Он все еще был довольно худ, но Мими была полна решимости исправить это, пичкая его с утра до вечера густыми супами, пудингами и домашней выпечки булочками. Она беспокоилась о нем, как мать об изголодавшемся ребенке.
Слово «мать» дало его мыслям новое направление. В этот момент он шел через парк, и ему вдруг вспомнилось, что именно здесь, у пруда, он и видел в своем воображении маленьких мальчиков в самые безумные часы войны. Он представлял себе, как сопровождаемые родителями или няней они пускают там свои кораблики. Некоторые вещи никогда не меняются; он все еще помнил, как сам приходил сюда с прекрасным корабликом – обычно в сопровождении фрейлейн, а иногда с Хенни, и эти минуты были для него особенно счастливыми. Возможно, именно поэтому, думая о своем будущем ребенке, он всегда представлял его сыном, и пруд неизменно был тем местом, где он видел себя с ним.
