прежде чем она заметила его, своего врага, и скрылась в кустарнике. Он успел бы выстрелить; времени для этого было более чем достаточно, но не смог. Хорошо, что в этот момент рядом с ним не оказалось других охотников; его непонятная им жалость несомненно вызвала бы только презрительный смех…
С усилием он заставил себя отвлечься от воспоминаний и вернуться к настоящему.
– … а вы знаете, как Пол любит малину, – это был голос Мими, закончившей, очевидно, какую-то историю.
История, должно быть, была смешной, так как все рассмеялись, и Пол улыбнулся, полагая, что этого от него ожидали. Слова Мими вновь прозвучали в его мозгу. В них уже слышалась явная интонация собственника. «Пол любит малину». Она помнила о нем все; что Гарди был его любимым писателем, что он предпочитал галстуки в полоску… все.
Мог ли он, сославшись на то, что внезапно почувствовал себя плохо, выйти из-за стола? Он представил, как издает ужасный крик и выбегает из комнаты.
Слева в поле его зрения появилось блюдо с овощами, и он уставился на горку нарезанной розочками свеклы, окруженной венком влажно поблескивающей моркови. Внезапно блюдо задрожало. Он поднял глаза и встретился взглядом с Анной; мгновение они смотрели, не отрываясь, друг на друга, затем оба отвернулись.
– Мы, немецкие евреи, всегда были республиканцами, – раздался громкий голос его отца. – Я знаю, многих привлекает Вильсон,[38] потому что он интеллектуал, и его ближайшим советником является Брандейс,[39] но лично на меня все это не производит никакого впечатления.
Мистер Майер искренне сделал попытку привлечь Пола к общему разговору:
– А что ты думаешь по этому поводу, Пол?
– Я голосовал за Вильсона.
Его отец даже привстал при этих словах.
– Что? Ты никогда мне об этом не говорил! Что заставило тебя это сделать?
– Я думаю, что если и есть какой-нибудь шанс избежать того, чтобы нас втянули в назревающую войну, то только Вильсон способен это сделать.
– Ты продолжаешь утверждать, что назревает война, – неодобрительно проворчал его отец. – Я этому не верю.
Пол с усилием заставил себя продолжить разговор.
– И я также надеюсь, что ему удастся исправить явную несправедливость. Вся эта борьба, стачки в Патерсоне и Лоуренсе, такие ожесточенные и варварские.
– Полагаю, ты не стал радикалом, – пошутил отец, попытавшись смягчить впечатление, которое могли произвести на мистера Майера слова Пола.
– Вы знаете, что нет.
– Хорошо. Одного в семье вполне достаточно. Брови мистера Майера поползли вверх, и Уолтер Вернер поспешил объяснить:
– Я имел в виду мужа сестры моей жены. Мы с ними даже не встречаемся.
– Я с ними вижусь, – сказал Пол.
– Мальчик любит свою тетю. Это его право, и мы не вмешиваемся. Она, вы знаете, неординарная личность. Но вполне безобидная. Марширует по Пятой авеню, добиваясь избирательных прав для женщин, мира и Бог знает еще чего.
Он рассмеялся, явно пытаясь скрыть свое недовольство сыном. У Пола мелькнула мысль, что отец, вероятно, думает выбрать именно этот вечер для своих критических замечаний! Что с ним случилось? Никакого такта!
До него донесся голос матери, которая, отвечая, очевидно, на вопрос миссис Майер, заговорила громко, на весь стол. Вот у нее такта было хоть отбавляй, с горечью подумал Пол.
– Это серебро, вы спрашиваете? Да, и кубки, и приборы для десерта, которые вы увидите через минуту, были спрятаны в каменоломне во время Гражданской войны; моя мать все еще называет ее войной между штатами.
– Мне очень понравилась ваша мама, – сказала Мими. – Думаю, она могла бы рассказать сотни удивительных историй о том времени.
Это уж точно, подумал Пол, сотни. У него вдруг упало сердце. Что сказала его мать? Приборы для десерта? Господи, сейчас, если они решили сделать это сегодня вечером, будет объявлено о помолвке и начнутся тосты. Не надо, взмолился он про себя, пожалуйста, отец, не надо. Боже, не позволяй ему этого сделать. Пусть говорит и дальше, об этом чертовом старом серебре, Вильсоне, о чем угодно…
Внесли блюдо с десертом и поставили перед его матерью. Это был испеченный по знаменитому семейному рецепту ореховый торт, подававшийся к столу только в самых торжественных случаях. Он возвышался на блюде как лондонский Тауэр. Пол почувствовал, как заколотилось, действительно заколотилось о грудную клетку его сердце.
– Анна, – послышался голос его отца, – будь добра, позови сюда миссис Монагэн и Агнес. И попроси их принести шампанское.
Вот и все. Слишком поздно что-либо предпринимать.
В следующее мгновение, неся ведерко с шампанским, появилась миссис Монагэн, за которой, держа в руках поднос с бокалами, следовала Агнес. Бокалы предназначались для всех сидевших за столом, и также для слуг. Для нее. Она поднимет свой бокал и выпьет за счастье Мими и мое.
Его отец встал.
