Благословение

– Как это было, что она сказала?

Разговор был слишком доверительным, чтобы она могла рассказать о нем, поэтому она ответила только:

– Я не знаю.

– Это может разрушить другую семью, представь только. Что, если женщина теперь замужем и не говорила мужу о ребенке? А как быть с другими детьми, которые могут у нее быть? Или ее собственные родители, как быть с ними? Можно причинить уйму неприятностей.

– Можно все это сделать осторожно.

Когда бабушка сняла очки, Джилл увидела, что ее глаза были очень обеспокоенными.

– Может оказаться, что тебя полностью отвергнут, ведь и так может случиться, уверяю тебя. А мы не хотим, чтобы ты страдала, Джилл.

– Я думаю, мне все же следует попытаться, – тихо ответила Джилл.

Бабушка вздохнула.

– Но есть еще и другое. Ты подумала о своих родителях, как им может быть больно?

– Я спрошу их сначала. Я объясню, как я люблю их и что это никак не отразится на моей любви к ним. – Джилл подошла к бабушке и положила руку ей на плечо.

– Ты не сердишься на меня?

– Нет. Но я чувствую себя несчастной, потому что несчастна ты. Подумай об этом получше, Джилл, а потом поговори с папой и мамой, когда вернешься домой.

Она много думала, но все не решалась сказать об этом, когда вернулась домой. Размышляя об этом, она пыталась представить себе различные ситуации. Предположим, ее ждет то же разочарование, что и Гарриет, и ее мать окажется пьяницей? Но, с другой стороны, как призналась девочка, она почувствовала облегчение, когда узнала… И потом, конечно, та настоящая мать может оказаться самой чудесной женщиной на земле, умной, доброй, красивой… Где-то же она дышит и живет, – она ведь слишком молода, чтобы умереть! – но где?

В субботу, в сырой дождливый вечер, Джилл с мамой были одни, готовили вместе, пекли пироги к приходу гостей на завтрашний обед. Это вошло уже у них в традицию. Мама закончила кулинарные курсы и теперь сама обучала своих дочерей готовить.

Но сегодня мама, что-то напевая про себя, пока чистила яблоки, казалась рассеянной и была не похожа на себя. Джилл удивленно посмотрела на нее и перехватила ее взгляд.

– Тебя что-то беспокоит, да? – спросила мама. Джилл уклонилась от ответа.

– Что ты имеешь в виду?

– Бабушка рассказала нам о вашем разговоре, когда вы были во Франции. Мы ждали, пока ты сама что-то нам скажешь, но ты молчишь. Возможно, мы должны были заговорить первыми. Я считала, мы надеялись, что ты обо всем забыла, но теперь вижу, что нет.

– Я пыталась, – пробормотала Джилл.

Ее мама подошла к плите, зачем-то передвинула кастрюлю и вернулась.

– Мы с отцом собирались показать тебе кое-что, когда тебе исполнится восемнадцать. Но прошлой ночью мы решили отдать тебе это сегодня. Я сейчас пойду и принесу.

Через минуту она вернулась и протянула Джилл письмо, сказав:

– Давай сядем на софу в комнате.

Почерк был женским, но достаточно твердым. Сгорая от любопытства, которое еще усилилось из-за торжественного тона мамы, Джилл начала читать. Там была всего одна страничка, и она быстро пробежала ее глазами.

«Дорогое дитя! Я надеюсь, что твои родители, вырастившие тебя, отдадут тебе это письмо, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы понять все. Мать, которая родила тебя, и мальчик, который был твоим отцом, – люди хорошие, но глупые, каким, я надеюсь, не будешь ты. Мы были слишком молоды, чтобы ты вошел в нашу жизнь. Может, мы были эгоистичными тоже, желая, чтобы не нарушились наши планы. Кое-кто настаивал, чтобы я избавилась от тебя, сделала аборт, но я не смогла сделать это. Ты уже развивался, и я должна была дать тебе возможность иметь собственную жизнь. Всем сердцем надеюсь, что она у тебя будет прекрасной. Я отдаю тебя замечательным людям, которые хотят иметь тебя и сделают для тебя гораздо больше, чем могу я. Надеюсь, ты поймешь, что я делаю это из любви к тебе, хотя, может быть, это и не похоже на любовь. Но это так, поверь мне, моя дочь или мой сын. Это так»

– О, Боже мой! – Джилл заплакала. – Боже мой. – Она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Я знаю, знаю, – прошептала мама, и, обняв Джилл, положила ее голову к себе на плечо. Так они и сидели вместе, обнявшись.

Прошло много времени, прежде чем Джилл встала и вытерла глаза.

– Я тебе все плечо намочила.

– Ничего, ничего. С тобой все в порядке?

– Это прекрасное письмо… Я не могу поверить, что держу его в руках. Такое прекрасное письмо.

– Да, я тоже плакала, когда впервые читала его.

– Если бы только она написала свое имя!

– Дорогая, ты упускаешь главное. Она никак не могла этого сделать. Она хотела все сохранить в тайне. Она была испугана, растеряна.