летнюю виллу, а перспектива оставаться дома и сидеть там сиднем в одиночестве вовсе его не прельщала. Все подходило одно к одному, и Дартингтон принял приглашение.
Так что теперь он находился на этой здоровенной и чертовски безвкусной яхте и загорал на лежаке, а стюарды были готовы предупредить его малейшее желание. Дартингтон был в очередной раз удивлен тем, что на борту их с Эшером только двое – не считая, конечно, команды: целых одиннадцати человек, чтобы приглядеть за двумя пассажирами! Но это было ничто по сравнению с тем удивлением, которое он испытал, когда прошлым вечером Эшер после ужина отослал стюарда и приступил непосредственно к делу. И какому делу! У него до сих пор голова идет кругом. На редкость необычное предложение. Пит, мальчик мой, подумал про себя Дартингтон, здесь нужен будет глаз да глаз.
– Утро доброе, Питер! – Дартингтон повернул голову и увидел одетого в халат Эшера, выходящего из салона. Гигант протопал по палубе и развалился в огромном кресле. – Выпьете еще? Эндрю! – проревел он в сторону дверей в салон. – Напитки для сэра Питера и для меня!
– Доброе утро, Роджер, – ответил Дартингтон.
Он решил не упоминать, что было уже давно за полдень. Сам он всегда был ранней пташкой. А еще он не хотел больше пить – этот бедный маленький Эндрю уже три раза приносил джин с тоником, и Дартингтон едва прикоснулся к каждому из стаканов. Он подумал, что, видимо, у молодого стюарда есть строгие инструкции менять их, как только начинает таять лед.
Появился Эндрю с джином для Дартингтона и огромным бокалом апельсинового сока для Эшера, который, не произнося ни слова, тут же запрокинул его над головой. Дартингтон поблагодарил молодого человека, Эндрю улыбнулся в ответ и удалился.
– Есть какие-нибудь дальнейшие мысли по поводу того, что мы обсуждали прошлым вечером? – Эшер вытер усы, оставшиеся от апельсинового сока.
Дартингтон поднялся с лежака и направился к креслу в тени тента, на ходу взвешивая ответ.
– Уверен, вы сами понимаете, Роджер, что в вопросах вроде этого я себя чувствую несколько не в своей тарелке. Я имею в виду… я никогда не имел ничего общего с делами подобного сорта.
– Впрочем, как и я, мой милый друг, – весело заметил Эшер. – Я понимаю, что это неортодоксальный подход к делу. Но главное заключается в том, что делается это все ради национальных интересов. Я – патриот и знаю, что вы, конечно же, тоже. Это главное. Мы сделаем это, чтобы помочь своей стране.
– Я принимаю ваши заверения, Роджер. На самом деле тут не могло быть и тени сомнений. Но почему бы этим пройдохам не сделать работу самим? Я имею в виду, почему бы им не поручить военной разведке или еще кому-то, чтобы те разобрались с этим делом? Я вообще не могу понять, почему они этого до сих пор не сделали.
– Не думаю, что раскрою какие-то секреты, если сообщу вам, что они на самом деле рассматривали подобную возможность. Но тут возникает троякая проблема. Во-первых, на то, чтобы проникнуть в структуры, откуда можно будет нанести удар, потребуется долгое время на подготовку. Я полагаю, где-то больше года. Во-вторых, здесь играет свою роль не только отсутствие какой-либо гарантии успеха, но и полная неприемлемость для правительства возможного провала и последующего скандального разоблачения. Позорный провал – каким бы незначительным ни являлся при этом риск – вызвал бы неисчислимые бедствия. – Эшер выдержал паузу и сделал еще один большой глоток. – В-третьих, что, пожалуй, важнее всего, для правительств существует что-то вроде неписаного правила: никогда не преследовать конкретного человека. Они способны как угодно зверствовать в отношении целой страны, чем они зачастую и занимаются, но ни при каких условиях не могут открыто устраивать охоту за личностью. Могу вас заверить, всплыви это наружу, и даже в нашем конкретном случае разразился бы международный скандал. Полнейшая нелепость, но это так.
Стоит упомянуть несколько примеров, когда дела чуть было не обернулись против тех, кто пренебрег этим правилом. Два наиболее очевидных случая касаются действий Соединенных Штатов. – Эшер начал загибать пальцы на руке. – Первый раз – когда они домогались у Панамы выдачи мистера Норьеги и усадили его за решетку, а второй раз – когда они обрушились на этого парня Каддафи и бомбили Ливию. Оба раза было видно, что нападения носят личностный характер; оба раза они были направлены против людей, чей арест или смещение ни у кого не вызвал бы сожаления. И в обоих случаях, – он сокрушенно покачал головой, – Соединенным Штатам инкриминировали нарушение государственного суверенитета, осуществление политики устрашения и все остальные идиотские несуразицы, до которых смогли додуматься эти человекообразные обезьяны из Организации Объединенных Наций. Проблема в том, – заключил он, – что девяносто процентов стран-членов ООН управляются тиранами и деспотами того или иного толка, которые не хотят создавать прецедент и в один прекрасный день обнаружить, что сами стали объектами подобного внимания. Вот почему они держатся друг за друга, и вот почему мудрые правительства не испытывают судьбу, пренебрегая неписаным правилом.
Похоже, Эшер кончил говорить, но, чуть помолчав, он поделился как бы запоздалой мыслью:
– Есть, конечно, пример государства, которое никогда не обращало на это правило никакого внимания и настойчиво охотилось за отдельными людьми, в основном террористами, совершившими тяжкие преступления против его народа. Я говорю, конечно, об Израиле. Думаю, Питер, мне вряд ли стоит особо подчеркивать, что в глазах международной общественности Израиль на протяжении многих лет был одной из самых изолированных стран в мире.
Дартингтон поднялся на ноги и с хмурым выражением лица стал мерить палубу шагами.
– Значит, вы говорите, Роджер, что, когда им нужно сделать какую-то грязную работу, они обращаются к кому-то вроде вас или меня, чтобы мы все уладили и сделали все за них?
– Понятия не имею, – равнодушно ответил Эшер, – ибо до сих пор заняться чем-либо подобным мне не предлагали. Однако должен признать, да, такое случается.
– А почему именно ко мне? – Ему хотелось спросить – почему именно к тебе?
– Это легко объяснимо. К вам они не обратились. Они обратились ко мне. Они даже не знают, что я занимаюсь вашим прощупыванием. А вас я выбрал потому, что, во-первых, знаю вас как патриота, которому не безразлична его страна, а во-вторых, ваша фирма хорошо обосновалась в интересующем нас регионе и, следовательно, сможет обеспечить надлежащую помощь и базу для проведения операции. Третья причина немного сложнее, но считаю, что обязан объяснить, в чем тут дело. Это поможет вам понять, почему правительство оказалось замешанным в, как ни крути, откровенно противоправное с точки зрения международных законов дело.
Эшер остановился и, прежде чем продолжить, на мгновение задумался.
– Хотите верьте, хотите нет, а я полагаю, что большинство людей в это верит, но британское правительство очень тщательно следит, чтобы его действия не выходили за рамки законности. Этого требует народ. Порой это делает жизнь правительства весьма несладкой, но зато гарантирует отсутствие нареканий. Кроме того, если бы правительство старейшей парламентской демократии в мире было замечено в нарушении законов, можете себе представить, каким примером это могло бы послужить для менее щепетильных правительств. По крайней мере мы, британцы, когда нам это нужно, имеем больше моральных прав обличать действия тех, кто так или иначе преступил черту. Иногда эта позиция создает неудобства, но в целом выгода превышает ущерб. В свое время, как вы знаете, я был членом парламента и могу вас заверить, что так оно и есть.
Однако правительство то и дело сталкивается с необходимостью действовать вопреки этому принципу. Именно так произошло в нашем случае. Давайте объясню как. – Эшер снова сделал паузу и осушил свой стакан. – Как известно, я являюсь ярым приверженцем Европейского сообщества. Мои газеты… – Посмотрев куда-то вдаль, он сделал неопределенный жест рукой, затем уперся взглядом в Дартингтона, который опять уселся в кресло и застыл в напряженной позе. – Думаю, вы согласитесь, что искренность моих убеждений в этом плане вне подозрений.
Дартингтон согласно кивнул. Проевропейские настроения магната и впрямь не вызывали сомнений, но в то же время он не мог сообразить, куда тот клонит. Причем здесь ЕС?
– Временами, – продолжал Эшер, – наши европейские партнеры бывают… скажем, крайне несговорчивы. Вам известно, что как раз сейчас мы находимся в завершающей стадии переговоров по договору, который будет подписан в Маастрихте через пару месяцев. Там есть несколько особенно сложных моментов, требующих решения. Большинство стран готово к более федералистскому подходу – для них слово имеет несколько иной оттенок, и поэтому они относятся к федерализму менее подозрительно, чем
