– Я и так ничего не боюсь! – она усилием воли подавляла готовую вырваться ярость. – Понял, что от меня угрозами ничего не добьешься, решил уговорить? Купец… – с удовлетворением отметила, что оскорбление достигло цели. – Моя ложь лучше твоей правды. И полезнее.
– Кому?
– Во всяком случае, мне.
– Адри, Адриана, одумайся, пока не поздно. Не губи себя и меня…
Он больше ничего не успел сказать. Разрывающий уши скрип прервал его. Уже после наступления темноты прибыл двигавшийся в арьергарде отряд маркграфа Унрика, и все никак не мог разместиться. По камням, подталкиваемая обслугой, катилась тяжелая баллиста, неизвестно кому понадобившаяся в горах. Пехотинцы, мокрые от пота и полуживые от усталости, орали: «Посторонись!» Даниель, загораживаясь рукой от слепящего света факелов, отступил с дороги, а когда грузная махина проскрипела дальше, ни рядом, ни в стороне Адрианы не было – Странник хорошо видел в темноте.
Укладываясь спать под телегой, к которой был привязан Кречет, она все еще не могла умерить раздражение, вызванное этой встречей. Неужели, думала она, заворачиваясь в плащ, и двух месяцев нельзя прожить на свете, не имея врага? Не врагов – враги у всех общие, а одного, личного врага? Ах, Визе, Визе… С ним-то все было ясно. Его она ненавидела и хотела убить за то, что он был негодяй и причинил несчастья многим людям. А то, что она чувствует к Даниелю, даже ненавистью назвать нельзя. Не тянет. Злоба? Пожалуй, так. И ведь он ничего дурного ей не сделал. Неужели за то, что он лишь имеет такую возможность? К чести ее надо сказать, что о любви Даниеля к ней, Адриане, она не думала. Для нее само явление этого человека было уже достаточным.
И все-таки – почему он ей так противен? Если бы ее смутные чувства, прерывающиеся к тому же бранью, можно было выразить в словах, это выглядело бы так: вся ее жизнь строилась на следующем – где нужен Странник, нет места Адриане. И наоборот. И всегда знала, когда кем быть. Так и теперь. Здесь, в лагере, мог находиться только Странник, а Даниель заставлял ее быть Адрианой – Адрианой на месте Странника, где ей нечего было делать, и где она ничего сделать не могла.
Но и это еще не все. Став Адрианой, она вновь с пронзительной тоской ощутила жажду свободы, которая в Страннике была не очень сильна, но Адриану изводила, как болезнь. И повторяя «свобода, свобода», опять забыв о Даниеле, она уснула, чтобы проснуться Странником и продолжать свой путь, который должен был – обязан! – привести к свободе и Адриану, и Странника.
Покинув обоз, Странник не присоединился к Лонгину, а продолжал оставаться в королевском окружении. Это казалось ему наиболее разумным. Спокойно следил он, как уходит принц со своей свитой. Перед этим он наблюдал прощание отца с сыном. Оно показалось ему холодным, хотя все приличествующие случаю слова были произнесены. Но разногласия отца с сыном и столкновения придворной и церковной партий его не касались. Слава богу, у Вельфа ничего такого не заведено. Вот преимущество меньшего перед большим. А уж преимущества совсем малого…
Посланные с вечера разведчики вернулись с благоприятными известиями, и армия быстро продвигалась вперед. Странник знал, что первые дни будут самыми трудными, и оставалось надеяться на благополучное преодоление. Разговоров было мало. Темные, нависающие края скал нагоняли тоску. Простые воины могли хотя бы разогнать ее песней, а здесь это было непристойно. Затем Странник увидел Раймунда, махавшего ему рукой. Для юриста он неплохо сидит в седле. Да, ведь он же много путешествовал. Вот и тема для беседы. А если бы он вовсе не отозвался на приветствие, это выглядело бы подозрительно. Он подъехал к Раймунду.
– День добрый, милостивый господин. Читал вчера монах королю свою хронику?
– Да, я был при этом.
– Интересно, будет ли в ней описан и этот поход?
– Непременно. Желаешь знать, попадет ли туда и твое имя?
– Боже сохрани! Ни имени, ни прозвища, ни слов его… в отличие от тебя, верного советника короля, в совершенстве изучившего риторику и leges, объездившего столько стран.
– А ты, бедный Странник, где изучил риторику и leges?
– У каждого встречного брал понемногу. Что же касается законов, то мне известны только неписаные… велика пропасть, разделяющая нас.
– Между Странником и законником, хочешь ты сказать? Но война нас сравняла.
– Война не навек. А там, даст Бог, вновь направятся мирные посольства в далекие столицы.
– Вот ты о чем! Да, я видел больше тебя. Но я ведь старше тебя.
«Иной человек и в старости младенец», – подумал Странник, а вслух сказал:
– Ты ведь был даже в Риме, лицезрел святого отца…
– Не такое уж это радостное зрелище – я говорю о Риме, а не о папе. В Вечном городе царит мерзость запустения, и лишь гордое имя столицы Августа и святого Петра по-прежнему притягательно для всех народов. Но путешествия учат многому и умудряют душу… не говоря уж о том, как много пользы приносят связи между государствами, образованные благодаря им. Однако не так уж много я и видел. Я не был в Испании, в Британии и странах, что омываются Северным морем… Но Испанию я бы хотел посетить. И если когда-нибудь королевская служба позволит мне, я поеду в Кордову.
– Там же мавры, – хмыкнул Странник.
– Это меня не пугает.
Странник молчал. Этого он от Раймунда не ожидал. Тот рассмеялся.
– Но кому я расхваливаю странствия? Страннику! Признайся, ты завел весь этот разговор, чтобы в глубине души посмеяться надо мной?
– Здесь почему-то считают меня веселее, чем я есть – и ты, и король, и другие. Наверное, потому, что сами веселого нрава. Эй, погляди-ка! Мы отстали. А дальше дорога пойдет круче, так что надо торопиться и не застрять среди пехоты.
Так они и ехали бок о бок, беседуя о разных вещах, и Странник чувствовал, что от этого человека не
