– Наверху… у хозяев. – И добавил: – Хорошо, что ты вмешался… для них.
За столом Раймунд приободрился. Сутки строгого поста – плохой помощник красноречию, даже для самого опытного легиста. Теперь, выпив и закусив, он был уверен, что найдет нужные доводы, как только сориентируется. С Лонгином все понятно. Он, как показали события, превыше всего ценит свое собственное благополучие, но ему смерть как не хочется воевать с Аскелом, а судьба Адрианы ему безразлична. А вот епископ…
Все это время епископ и Вельф, сидевшие на противоположных концах стола, продолжали препираться.
– Эта еретичка соблазнила тебя, – говорил епископ, – и, без сомнения, ей не трудно было это сделать… Дьявольское зерно упало на подготовленную почву. Свое безбожие ты доказал. Господь – небесный монарх. Еретик есть мятежник, а мятежник есть еретик. Тот же, кто отвергает Бога, тем самым неизбежно предается дьяволу…
«Болван, – думал Раймунд. – С кем он затеял богословский спор, с кем?»
– Песенка не нова, – отвечал Вельф. – Ты, преподобный, еще осенью пытался уличить меня в безверии. Вера! – Он привстал, и при дневном свете Раймунд разглядел то, чего не заметил вчера, – на шее у него не было его золотой цепи, а с руки исчез перстень, принадлежавший Генриху Визе. Нетрудно было догадаться, куда они подевались. – Что ты знаешь о вере? Да, я человек грешный, и люди мои не святые, да и трудно им быть святыми, они годы на войне, а иные – и всю жизнь. Но, преподобный, они и дня бы не выдержали, если бы не вера. Мы, может, только и живем, что верой. Что делать, если больше нечем? Вера, она не кострами крепка. Это то, что держит человека и не дает ему сдохнуть. Ты, епископ, можешь верить или не верить, это твое дело. Но если я, солдат, не буду верить, что победа будет моя – это будет смерть мне и смерть для тех, кто мне поверил. Я верю! Бог это знает. А поймешь ли ты, мне все равно.
Епископ остался невозмутим с виду, но Раймунд догадывался, что слова Вельфа его смутили, потому как он, уклонившись от спора, прямо поворотил к главной цели.
– Согласен. Но ты сам себе противоречишь. Что общего может быть у верного сына церкви, каким ты являешься, с осужденной еретичкой?
– Она моя невеста, – спокойно заявил Вельф. И, поскольку до слушателей сразу не дошло, добавил: – Я женюсь на ней.
Епископ и Лонгин уставились на Вельфа, потом друг на друга.
«Славно он их поддел, – обрадовался Раймунд. – С госпожой Аскел будут считаться совсем иначе, чем с безвестной горожанкой».
– Ты спятил, – тихо спросил Лонгин, – или издеваешься?
– Нет.
– Ну, я все понимаю – воевали вы вместе, ты многим ей обязан, долг у тебя… Но жениться? Пусть меня повесят, если я…
– Подожди, сын мой, – прервал его епископ. Устало полуприкрыв глаза, он обратился к Вельфу. – Привыкши к отчаянным поступкам, ты не понимаешь, на что решаешься… если это не просто слова, брошенные в запальчивости спора…
– Это не слова.
– …тогда я обязан, как христианский пастырь, предупредить тебя… и воспрепятствовать, насколько хватит моей власти. Я не говорю о неравенстве происхождения. – Епископ не удержался от мелкого оскорбления, намекнув на темное происхождение самого Вельфа, но на это никто не обратил внимания. – Любая женщина – сосуд зла. Однако, пожалуй, и у десятерых вместе не найдется столько грехов, как у этой. Она убийца. Она лгунья. Она горда и тщеславна. Она нераскаянная еретичка. Точно мерзкие язвы, покрывают грехи эту душу.
– Все ее грехи беру на себя! – он сказал это сухо и коротко, а епископ продолжал:
– И все знают, что она осуждена и проклята!
– Тогда я разделю ее проклятие!
«Убил ты меня. Зарезал. Под самый корень подкосил», – думал Раймунд, раскачиваясь на скамье. Слова Вельфа так поразили его, что на несколько секунд он перестал вслушиваться в происходящее. Нет, не ждал он от него этого. Такого не ждал. Первый раз за прошедшие дни… Он очнулся. Противники перешли на крик.
– …и с причтом, и с наместником вашим единого волоса с ее головы не стоите! Ни рыжего, ни седого! Она умнее, лучше, красивее всех в этом проклятом королевстве, и никто не смеет причинить ей вред!
– Берегись! Ты слишком много на себя берешь! То, что костер не был зажжен, ничего не значит! Он может быть зажжен в любую минуту!
Тут Раймунд окончательно успокоился. Он со стуком поставил кружку на стол и вкрадчиво заметил:
– Мне кажется, существует множество причин, чтоб мы не препятствовали этому человеку в его желаниях и даже помогли им осуществиться.
Епископ повел глазами в его сторону.
– Я что-то не очень понял – ты пленник здесь или нет? Уж слишком ретиво кинулся ты его защищать.
Но Раймунда не так-то легко было сбить.
– А какая мне выгода? – смело возразил он. Выгоды, действительно, никакой не было. – И, в конце концов, мы все трое у него в руках. – Против этого опять-таки возразить было нечего. Склонившись к Вельфу, он тихо сказал ему: – Ты неправильно повел разговор. Чем больше ты будешь ее хвалить, тем сильнее распалишь в них злость. – И, уже погромче: – Мне нужно поговорить с ними без свидетелей.
Лонгин, казалось равнодушно слушавший, настороженно напрягся – ждал подвоха.
